Читая «Лолиту» в Тегеране - [150]

Читательский клуб Random House: Меня поразило почти шизофреническое отношение к западной и особенно американской культуре, о котором вы пишете в книге. Например, в период самых сильных репрессий в Иране вы все равно продолжали преподавать английскую и американскую литературу. Причем вы преподавали молодым людям, мужчинам и женщинам, которым отчаянно не хватало такой литературы, даже если в то время они этого не понимали, как ваша студентка Рухи. Чем объясняется такое отношение любви и ненависти?

Азар Нафиси: Вот вы заговорили о шизофрении – выдающийся иранский философ Дариуш Шайеган написал целую книгу об этом шизофреническом восприятии, и тут мне нечего даже добавить. Если коротко, эта ситуация лишь показывает, что иранское общество не принимало то, что правительство пыталось ему навязать. У Ирана было прошлое, и в этом прошлом девушки и юноши учились в университетах вместе. Они сидели вместе за одной партой, вместе учились, изучали английскую, французскую и немецкую, а также персидскую литературу. Иран был страной, где женщины активно участвовали во всех сферах жизни и боролись за право работать и равенство с мужчинами на протяжении почти ста лет. Эти ценности так глубоко укоренились в обществе, что правительство не могло просто взять и изменить их. Оно могло их исказить, но было вынуждено также под них подстраиваться. Например, правительство пыталось провести сегрегацию в университетах, как в Саудовской Аравии. Но ничего не вышло, пришлось оставить все, как есть, и студенты обоих полов учились в одной группе, но девочки сидели на задних рядах или с противоположной стороны от мальчиков. Просто взять и убрать все западное оказалось невозможным. Английскую литературу преподавали в иранских университетах много десятков лет.

Это, пожалуй, самый важный аспект идей и воображения: люди, которые в начале революции пытались их искоренить, со временем заразились теми же идеями. Рухи и многие мои студенты, которые поначалу воспринимали западную литературу в штыки, читая книги в классе, приходили к выводу, что те на многое проливают свет и открывают глаза. За это нужно поблагодарить Исламскую Республику: многие иранцы традиционных взглядов, которые не собирались отправлять своих детей учиться в вузы, после революции сделали это, и дети открылись новым мыслям и идеям. Но мы видим, что люди хотели одного, а правительство – другого. Отсюда репрессивные меры, цензура западной литературы, преподаватели, которые вычеркивали слово «вино» из рассказов Хемингуэя; и в то же время споры о великих произведениях западной литературы никогда не прекращались. Впрочем, как и об иранской литературе. Ведь наших великих иранских писателей, особенно современных, тоже запрещали и подвергали цензуре, причем даже в большей степени, чем западных авторов. И чем сильнее их притесняли, тем сильнее было стремление читать их книги – особенно у молодежи.

Читательский клуб Random House: Западным читателям и читательницам, пожалуй, сложнее всего смириться с враждебным и пренебрежительным отношением Исламской Республики к женщинам. Был ли этот аспект революции неизбежным и улучшилось ли положение женщин в последние годы?

Азар Нафиси: У Исламской Республики было одно свойство – во имя религии она конфисковала у нас саму религию и превратила ее в идеологию. Женщины в Иране, как и в других преимущественно мусульманских обществах, стали, что называется, «канарейками в угольной шахте» – то есть поводом для беспокойства. Степень свободы общества можно определить по степени свободы женщин (а в Америке так же, как в Иране, женщины, геи и меньшинства – канарейки в угольной шахте). Именно женщины символизируют индивидуальные права, а для тоталитарного государства это самая большая угроза. Если помните, в советское время применялись примерно такие же меры. Макияж в Советском Союзе считался «западным» и «упадническим». Женская одежда должна была напоминать униформу и не иметь излишеств. Определенная униформа одно время была и в Китае, причем как для мужчин, так и для женщин. В СССР были запрещены книги некоторых европейских и американских писателей, которых считали «буржуазными» – Хемингуэя, Фолкнера, Сартра, Камю. Аналогичный механизм действует сейчас в Исламской Республике. Женщины стали символами демократии и открытости.

Думаю, стоит также отметить, что раньше ношение чадры в Иране никогда не воспринимали как что-то «правильное» или «неправильное». Проблема с чадрой в том, что чадра должна быть символом веры. Следовательно, у каждой женщины должно быть право выбирать, хочет она носить чадру или нет. Правительство и государство не может указывать людям, как правильно верить в Бога; раз на то пошло, правительство и государство не должно диктовать гражданам, верить им в Бога или нет. В вопросах веры каждый человек должен быть свободен, это его личное дело. Поэтому проблема чадры в Иране – это проблема свободы выбора. Моя бабушка никогда не снимала чадру, до самой своей смерти, а она прожила долгую жизнь. Чадру она носила всегда. Но ей очень не нравилось, что правительство навязывало чадру не только евреям и христианам, но и мусульманкам вроде моей матери, которая не хотела ее носить. Для бабушки чадра была символом веры, но если всех женщин принудить носить чадру независимо от веры, чадра станет символом принуждения и политическим символом государства. Многие мусульманские студентки, которые носили чадру до революции, после революции стали противиться обязательному ношению чадры. Уже тридцать лет иранское правительство пускает в ход все методы, чтобы заставить женщин подчиниться правилам, но женщины все время находят способы увильнуть от правил. Они красят губы и выпускают пряди волос на улице, носят яркую одежду и слушают запрещенную музыку, держатся за руки. Они сопротивляются ненасильственно, без всяких политических протестов. Они просто отказываются подчиниться. Надеюсь, вы поняли, что все люди хотят быть свободными, и неважно, откуда они родом? Что идея свободы не родилась на Западе? Касательно этого мифа, мифа об Америке, я хотела бы упомянуть еще одну вещь. Некоторые рассуждают о так называемых «мусульманских обществах», представляя нас в ловушке культуры и религии, и считают, что это невозможно изменить. Но это двойные стандарты: не забывайте, что и на Западе в середине девятнадцатого века у женщин не было права голоса и многие люди в США и Европе утверждали, что место женщины – дома; то же написано в Библии. В Америке было рабство, в автобусах и ресторанах существовали отдельные места для черных и белых вплоть до конца 1950-х – начала 1960-х годов, и для того, чтобы афроамериканцы добились равных прав, пролилось много крови. Те же аргументы, что когда-то применяли на Западе против женщин и против отмены рабства, сейчас применяют, чтобы обосновать отказ что-то менять в правах женщин в странах мусульманского большинства. Если считать шариат исламской культурой, с таким же успехом можно назвать сожжение ведьм в Салеме американской культурой – сожжение ведьм, а не Эмерсона, не Торо и не Мартина Лютера Кинга. С таким же успехом можно назвать европейской культурой инквизиторские суды, а не Фому Аквинского, Данте и Кортеса. Люди должны понимать, что у нас, иранцев, есть Хафиз, есть Руми и другие великие поэты и мыслители, но есть отсталые и деспотические традиции, которые нужно изменить. Апологетов подобного мышления очень много – они утверждают, что люди в «таких» странах, «примитивные аборигены», заслуживают то, что имеют. Мол, такая у них культура, и Запад не должен ее критиковать, потому что это оскорбительно для культуры. Эти люди не видят разницы между государством и людьми, для них существует только один взгляд на религию, традиции, историю и культуру – господствующая государственная идеология. Вот некоторые и считают, что критика Исламской Республики – то же самое, что критика ислама и Ирана.