Читая «Лолиту» в Тегеране - [144]

Я с уважением отнеслась к просьбе моего волшебника и после своего отъезда из Ирана не говорила с ним и ни разу ему не писала. Но его магия была такой важной частью моей жизни, что я порой спрашиваю себя: а существовал ли он на самом деле? Может, я его придумала? Или он придумал меня?

Иногда мне на компьютер, как светлячки, прилетают электронные письма, а бывает, и бумажные с марками Тегерана и Сиднея. Это письма от бывших студенток; они рассказывают о том, как им сейчас живется, и делятся воспоминаниями.

Я узнала, что Нассрин добралась до Англии, но что с ней было потом – неизвестно.

Митра уехала в Канаду через несколько месяцев после нашего отъезда в США. Раньше она регулярно писала и звонила, но потом пропала, и от нее уже долго нет вестей. Ясси рассказывала, что она поступила в колледж и родила сына.

Саназ тоже на первых порах присылала весточки. Звонила из Европы, сообщала, что вышла замуж и планирует поступить в университет. Но Азин потом рассказала, что она передумала и сидит дома, как говорится, «ведет хозяйство».

Когда мы только переехали в Америку, Азин редко мне писала и звонила; обычно только поздравляла с днем рождения. Бывшая студентка рассказала, что Азин преподает в Университете Алламе и ведет те же курсы, что когда-то вела я, по тем же книгам. Последнее, что она про нее слышала, добавила она лукаво, – что Азин переехала в кабинет рядом с моим старым кабинетом на пятом этаже. Я часто вспоминала Азин и ее красивую маленькую дочку Негар. А через несколько месяцев Азин внезапно позвонила, как оказалось, из Калифорнии. Ее голос был веселым и кокетливым, как прежде; точно таким я его и запомнила. Она снова вышла замуж; новый муж жил в Калифорнии. Бывший муж отнял у нее дочь, и оставаться в Тегеране ей было незачем. Она рассказывала о своих планах – хотела поступить в университет и начать новую жизнь.

Махшид, Манна и Ясси продолжали встречаться после моего отъезда. Они читали Вирджинию Вулф, Кундеру и других писателей; писали о кино, поэзии и своей женской судьбе. Махшид получила заслуженное повышение и сейчас работает главным редактором в издательстве, где в том числе выходят и ее собственные книги.

В последний год пребывания в Иране Ясси вела частные занятия; студентки ее любили, вместе они занимались альпинизмом, и обо всем об этом она писала мне восторженные письма. Она старательно готовилась, надеясь поступить в американскую аспирантуру. В конце концов в 2000 году ее приняли в Университет Райса в Техасе; там она работает над диссертацией[109].

Нима преподает. Я всегда считала его учителем от Бога. Он также пишет блестящие очерки о Джеймсе, Набокове и своих любимых персидских писателях, но еще ни один не дописал. Он все еще радует меня своими байками и анекдотами. Манна пишет стихи, а когда я недавно сказала, что хочу написать эпилог к своей книге и не знаю, что про нее сказать, они прислала мне это сообщение:

Прошло пять лет с тех пор, как началась эта история; каждый четверг по утрам мы сидели в пасмурной гостиной, читали «Госпожу Бовари» и ели шоколад с винно-красной тарелки. С тех пор в бесконечном однообразии нашей повседневной жизни почти ничего не изменилось. Но где-то там, в другом месте, изменилась я. Каждое утро с восходом ставшего привычным солнца я просыпаюсь и, надевая перед зеркалом платок, становлюсь частью того, что называется реальностью. Но я также знаю, что есть другая «я» – та, что раскрылась вам на страницах этой книги; и в вымышленном мире я навсегда застыну в камне, как статуя Родена. Такой я и останусь, пока вы меня помните, дорогие читатели.

Благодарности

На страницах этой книги оживают реальные «я», призраки и тени множества людей. Кого-то я знала давно и все описанное в этих главах мы переживали вместе; других как будто знаю всю жизнь, хотя в период, описанный в книге, их со мной рядом не было. И нескольких слов не хватит, чтобы отблагодарить их за их вклад. Подобно добрым феям и джиннам, оберегавшим набоковского Пнина, они стали ангелами-хранителями моей книги. Мою благодарность не выразить словами.

Второго января 2003 года умерла моя мать Незхат Нафиси. В последние месяцы болезни и в смерти я не могла быть рядом. К этому горю всегда будет примешиваться ненависть к злым тоталитарным режимам, которые Набоков презирал за то, что они держат граждан в заложниках, хватая их за сердечные струны. Моя мать разделяла эту ненависть. Для нее борьба с тиранией была не политической, а экзистенциальной. Как ее дочь и личность я так и не смогла соответствовать планке совершенства, которую она для меня установила, но она искренне гордилась моей работой, и верили мы в одни идеалы и ценности. Она так ждала эту книгу, и я посвящаю ее ей в память о ее храбрости и честности, ставших главной причиной ее жизненных неудач. Они с отцом были первыми, самыми преданными и бескорыстными моими читателями.

Отец стал первым в моей жизни рассказчиком: он придумывал для меня сказки, а бывало, мы придумывали их вместе. Он многому меня научил, в том числе верить в идеалы и противостоять реальному миру с помощью возможностей, созданных мирами вымышленными. С братом Мохаммадом я делилась детскими мечтами и историями (сейчас я продолжаю делиться ими со своей любимой племянницей Санам Бану Нафиси); хотя в период написания этой книги мы жили далеко друг от друга, я постоянно ощущала на себе его критичный и сочувственный взгляд. Мой муж Биджан, с которым мы вместе пережили многие события из этой книги, в ходе этого и многих других испытаний был моей лучшей половиной в буквальном смысле этого слова. Он был единственным человеком, кроме моего редактора, кому я дала прочесть готовую рукопись; его бесстрастное суждение, нравственная чистота и любовь очень мне помогли. Мои дети Дара и Негар дарили мне столько любви и поддержки, что порой мне казалось, что мы с ними поменялись ролями.