Чистое золото - [64]

Утром она нашла под столом круглый камешек, завернутый в листок клетчатой тетрадной бумаги. На листке было написано одно слово: «Ёдом».

— Что за ерунда такая? — сердито сказала Новикова, рассматривая бумажку.

Одеваясь и завтракая, она думала о странной записке, а когда увидела шедшего в школу завуча, окликнула его:

— Подойдите сюда, Петр Петрович! Мне надо что-то показать вам.

Петр Петрович, не торопясь подошел к окну.

— Смотрите, какое загадочное послание я получила, — сказала Новикова, протягивая бумажку.

— Позвольте-ка!.. Так… Ничего загадочного нет. Все ясно, — ответил Петр Петрович, посмотрев на листок.

— Но это же бессмыслица какая-то! Что значит «ёдом»?

— Это ошибка. Надо читать: «иодом».

— Ну, предположим. Но от этого дело не становится яснее.

— Как не становится? Вы обмакните кисточку в иод — и того.

Петр Петрович жестом пояснил свою мысль.

— Намазать иодом письмо? И что же будет?

— Выступят буквы, — спокойно ответил он и хотел отойти от окна.

— Почему вы думаете? Да погодите же, Петр Петрович!..

— Потому что вчера один мальчик спрашивал меня, как написать письмо, чтобы букв не было видно, и как потом его проявить.

— Ну?

— Ну, я сказал: «Напиши молоком, а когда высохнет, намажь слабым раствором иода».

— А кто этот мальчик?

— Мальчик-то? А вот вы прочитайте письмо. Он, наверно, подписал свою фамилию.

Петр Петрович, посмеиваясь, ушел, а Новикова торопливо открыла ящичек, где у нее хранились лекарства. Иод как будто был… Да, вот он, полный пузырек…

Бумага стала рыжей, потом серо-желтой, и на ней четко выступили крупные каракули: «Татьяна Борисовна! Это был я. Степа».

«Вот и весь секрет!» — разочарованно подумала Новикова.

Вечером она была в школе, где шли приготовления к завтрашним экзаменам. На стены вешали зеленые гирлянды, портреты, лозунги. Уборщицы тщательно мыли классы. Лиза Моргунова кричала:

— Девочки! А где же ваза и скатерть Надежды Георгиевны? Надо за ними сходить!

Столкнувшись с Петром Петровичем, Новикова вспомнила о письме.

— Знаете, что было в послании? — спросила она. — Степа Моргунов сообщает, что это он бросил в окно камешек с бумажкой. Они часто прибегают ко мне — Степа и Митхат…

— Знаю об этом, — ответил завуч. — Что же он все-таки пишет?

— «Это был я». Говорю вам, сообщает, что это он бросил записку.

— Чорта с два! — неожиданно сказал Петр Петрович и вынул изо рта трубку. — Будет он вам об этом сообщать!.. Вы извините, конечно, — прибавил он, мгновенно насупившись. — Я… это самое… хотел сказать, что не о том он пишет.

— А о чем же?

— Что «белый мальчик» был он. Вот о чем.

— Не может быть! — закричала Татьяна Борисовна.

Вечером под березу пришел один Митхат. Новикова послала его разыскать Степу.

Моргунов приплелся неохотно и был очень сумрачен, но отпираться не стал и, когда Новикова его спросила: «Степа, так это ты был белым мальчиком?» — ответил:

— Ага. Я же вам написал.

Степа рассказал, что утром ушел с Митхатом в лес, захватив с собою без ведома матери немного муки в мешочке. Мальчики хотели развести костер и испечь лепешки. Митхат попросил показать ему балаган, о котором слышал от товарищей. В балагане они начали возиться, и Митхат хлопнул Степу мешком по голове. Старый мешок порвался, и Степа весь вывалялся в муке. Тут он услышал, что хрустнула ветка, и высунулся из окна — посмотреть, кто идет.

— Вижу, старая Филимониха смотрит на меня ненормальными глазами. Я взял и завыл тихонечко. Просто так, для интересу… А тетка Матрена корзинку бросила — и бежать! Мы даже удивились, чего это она. Потом вдруг дядя Егор показался… Тут я убежал. А нынче слышу — заговорили, что тетка Матрена рассказывает, будто она какого-то белого мальчика видела… Ну, я решил вам сказать…

— Где же Митхат был, когда ты убежал?

— В балагане сидел, — раздался тонкий голосок. — Спрятался за печкой. Старик не видал…

— Вы понимаете, мальчики, что придется рассказать об этом директору?

— Надежде Георгиевне? Ой, не надо, Татьяна Борисовна!

— Как «не надо», голубчик! Мы с тобой будем молчать, а отсталые люди начнут ерунду рассказывать про привидения на прииске, детей пугать.

— Так ведь их мало… отсталых-то… Никто не верит, — прошептал Степа.

— Мало, это верно… Но ведь мы с тобой хотим, чтобы их совсем не было. Правда?

— Ну да, — уныло согласился Степа.

А Митхат, с беспокойством наблюдавший за товарищем вздохнул и спросил:

— А может, ничего, Татьян Борисовна, что есть немножко отсталый? Потом умный станет…

— Нет, Митхат, это не все равно. Пойдемте-ка, ребята.

Разговор с директором длился долго. Степа вышел от Сабуровой присмиревший и грустный, но скоро повеселел и даже перекувырнулся через голову. На душе у него впервые за три дня стало спокойно.

Надежда Георгиевна попросила Анну Прохоровну и Мухамет-Нура не бранить больше мальчиков и прибавила, что они молодцы: сами во всем сознались, поступили как честные ребята.

Весь прииск хохотал над бабой-штейгером. А дядя Егор издали завидев Степу, кричал:

— Ну ты, призрак бледный, как дела?

Утром в день первого испытания выпускники сидели на бревнах в школьном дворе и томились: все пришли слишком рано. Экзамен начинался в девять часов. Принаряженные девушки принесли с собой огромные букеты жарок — оранжевых огоньков, белой ветреницы и кандыка.