Чистое золото - [35]

— Пришла! У меня уж сердце не на месте, — встретила Тоню мать. — Что на дворе-то делается!

— Метет, страсть!

Ветер выл все злее. Тоня, радуясь, что больше никуда не надо идти, зазвала к себе в комнату отца, чтобы рассказать ему о беседе с молодежью.

В кухне Варвара Степановна говорила с Новиковой о буранах:

— Февраль у нас частенько вьюжным бывает… Но такого бурана давно не было. В эту погоду из дому выходить никак нельзя.

Татьяна Борисовна слушала недоверчиво.

— А я как раз собираюсь к Надежде Георгиевне.

— Смотрите, снесет вас в овраг, замерзнете. Разве можно! Да вы без привычки! — уговаривала ее Варвара Степановна.

— Что вы, ведь я не маленькая! И вчера был ветер и нынче утром. Здесь так близко, я мигом добегу.

— И вчера и сегодня утром пустяки были. Вы послушайте, как задувает. Нет-нет, нельзя идти!

Новикова ничего не ответила, а когда Варвара Степановна ушла в спальню, накинула шубку и выскользнула за дверь.

Сначала ей показалось, что ничего особенного она не испытывает. Правда, было трудно дышать, никак не удавалось захватить достаточно воздуха. Но, сделав несколько шагов в непроницаемой, мутной мгле, она с ужасом почувствовала, что ветер подхватывает и несет ее, а удержаться на месте нет сил. Перелетев улицу, как на крыльях, она упала в сугроб.

Пригнувшись к земле, молодая учительница отдыхала от резкого, слепящего вихря, потом попробовала встать, но это удалось не сразу. А когда она наконец поднялась, то сейчас же снова упала.

«Дура… дура… не послушалась!.. — твердила она себе. — Ведь в двух шагах от дома действительно можно замерзнуть. Что же делать?»

Не решаясь опять подняться, она начала ползти, опираясь на руки. Но и это медленное продвижение доставалось ей с огромным трудом. Она постоянно останавливалась и осторожно втягивала в себя воздух через мех воротника.

На мгновенье ей представилась залитая светом станция московского метро. Она словно ощутила под ногами твердый пол из разноцветных каменных плиток, увидела теплый мрамор стен, матовые тюльпаны светильников, решетчатые ступени эскалатора.

Но странное дело: вместо того чтобы горько пожалеть обо всем этом великолепии, Татьяна Борисовна развеселилась.

«Посмотрели бы московские подруги, как Таня Новикова ползет на четвереньках!.. — подумала она. — Точно сон какой- то… А ведь я доберусь… Ну-ка, еще немножко!»

Так, подбадривая себя, она ползла, отдыхала и снова ползла. Какое счастье! Калитка. Теперь уже близко!

Она была около самого крыльца, когда дверь распахнулась и Николай Сергеевич с фонариком в руках начал всматриваться во мглу и кричать:

— Татьяна Борисовна! Товарищ Новикова! Эй-эй!

Упорный, неослабевающий ветер срывал с губ Татьяны Борисовны ответный крик. Она подтянулась еще и схватила Николая Сергеевича за полу тулупа.

Старый мастер подхватил Новикову и ввел ее в дом. Варвара Степановна, которая не могла простить себе, что проглядела уход молодой учительницы, с тревогой вглядывалась в ее лицо. Но Татьяна Борисовна была хотя и напугана, но очень весела. Она, зябко передергивая плечами, пила горячий чай и подсмеивалась над своей неудачей.

— Упрямая какая! Все по-своему хочет! — шепнула Тоня матери.

— Неопытна, — спокойно сказала мать. — Теперь будет знать. А характер есть. Не растерялась.

Тоня подсела к отцу. Николай Сергеевич сосредоточенно крутил рычажок радиоприемника.

Задумавшись, она прослушала какой-то музыкальный отрывок, потом несколько фраз передававшейся лекции.

Спустя несколько минут Тоня взволнованно переглянулась с отцом. Радио донесло гул жарких аплодисментов. Овация продолжалась долго — медленно затихала, потом возникала вновь. И наконец раздался спокойный, единственный в мире голос.

Николай Сергеевич вскочил, крикнув:

— Идите скорее! Сталин говорит!

Подошли Варвара Степановна и Новикова.

Серьезно и негромко, словно беседуя отдельно с каждым, кто его слушал, товарищ Сталин говорил о минувшей войне:

— «Что касается нашей страны, то эта война была для нее самой жестокой и тяжелой из всех войн, когда-либо пережитых в истории нашей Родины.

Но война была не только проклятием. Она была вместе с тем великой школой испытания и проверки всех сил народа…»

Тоня снова взглянула на отца. «Выдержали проверку, да еще как!» — прочитал в ее глазах Николай Сергеевич и ласково кивнул дочери.

Сталин говорил о победе советского общественного и государственного строя, о победе армии, промышленности, сельского хозяйства. Его прерывали горячие аплодисменты.

У Николая Сергеевича блестели глаза, он выпрямился:

— Вот сейчас, сейчас он скажет! — шептал старый мастер. — Слышите? О новой пятилетке!

— «Основные задачи нового пятилетнего плана состоят в том, чтобы восстановить пострадавшие районы страны, восстановить довоенный уровень промышленности и сельского хозяйства и затем превзойти этот уровень в более или менее значительных размерах.»

Отец поднял палец и наклонил набок голову.

— Так. Так. — повторял он. — Восстановить и превзойти. Иначе и быть не может!

— А потом? — шепнула Тоня. — Когда восстановим?

— Будет и об этом. Помолчи.

— «Что касается планов на более длительный период, то партия намерена организовать новый мощный подъем народного хозяйства, который дал бы нам возможность поднять уровень нашей промышленности, например, втрое по сравнению с довоенным уровнем.» — говорил вождь.