Чистое золото - [28]

— Ты пойми, это ведь тимуровская работа по существу… пионерское дело. Так и в журнале «Пионер» написано.

— Ну, а где написано, что комсомольцам нельзя этим заниматься? — возражал Павел. — Все хорошо, что людям на пользу… И Надежда Георгиевна так считает. Тебе, Тоня, с девчатами надо в первую очередь к Волковым сходить. Женщина мается с пятью детьми, отец на фронте. Кому бы и помочь, как не нам! А мы ребятишек на елку позвали, да и успокоились! Узнайте, что можно для них сделать.

Тоня с подругами побывала у Волковых. В маленьком, запущенном доме сделать можно было многое. Мать работала, а старшая девочка разрывалась между школой и семьей. Когда школьницы пришли, маленькая хозяйка, вся перепачканная сажей, топила печку.

Старшеклассницы решили сразу же взяться за работу. Они сняли шубы и схватились за ведра и тряпки. Девочка изумленно смотрела на них и изредка тихо говорила:

— Эту бутылку нельзя выкидывать, мама не велела. То ведро не берите — худое.

К вечеру пришла сама Волкова. Она не выразила никакой радости при виде чисто убранного жилья и вымытых детей.

— Батюшки! Пол-то мыли, поди, из новой лоханки! — восклицала она. — Занавеску пеструю куда дели?

Девушек такое поведение сильно охладило, но Павел принял его как должное:

— Не привыкли к этому и стесняются, наверно. Народ ведь у нас гордый. Вы, главное, держитесь так, чтобы люди не подумали, будто у нас месячник помощи или кампания какая-то. Всем говорите, что мы считаем школу и прииск одной семьей. Когда в семье кому-нибудь трудно, другие ему помогают.

Сабурова внесла в это новое дело свойственные ей спокойствие и порядок. Но работу молодежи не сразу поняли и оценили. Не обошлось и без забавных историй.

Жила на прииске старуха Матрена Филимонова, тетка «ушлая», как говорили про нее, самостоятельная и весьма самолюбивая. Муж ее погиб еще в гражданскую войну. Матрена тогда осталась с выводком крепких, белоголовых, похожих па молодые грибки ребятишек. Положение ее было отчаянное, и Матрену, против всех правил, взяли работать в шахту. В то время это было еще редкостью. Женщины под землей не работали, и существовало поверье, что баба в шахте приносит не — счастье. Соседки боязливо взглядывали на Филимониху и удивлялись, как она справляется.

А великанша Матрена работала с такой неженской силой, так зычно покрикивала на товарищей и подручных, что скоро ей дали прозвище «баба-штейгер»[5]. Так оно к ней и прилипло, хотя штейгеров давно не стало, а сама Филимониха поставила на ноги сыновей, женила старшего и уже не работала в шахте. Она нянчилась с внучатами, держала в страхе невестку и дочерей, а три сына ее воевали.

Кто-то из ребят проболтался внуку Матрены, что комсомольцы собираются заглянуть и к ней. Баба-штейгер загоняла всех домашних, выскребла и без того чистые комнаты, вымыла и приодела ребят. Белая скатерть на столе, аккуратно разостланные половики, тепло и уют встретили школьников в этом доме.

— Гости дорогие, пожалуйте! Прямо к самоварчику угодили! — запела Филимониха. — И шанежки только из печи… Извините, что не помазаны. Нынче сметанки-то нету…

Девушки переглядывались и смущались. Они хотели было объяснить, зачем пришли, но Матрена, не слушая, попросила всех раздеться и подала веничек, чтобы обмести валенки.

— Вас, дорогие, много. Снегу мне нанесете, придется после вас полы обратно мыть.

Она заставила комсомольцев осмотреть кроватки внуков, их одежду, рассказала, кто чем болел, и похвасталась отметками в тетрадях старшего внука — первоклассника. Мальчишка бабушке не перечил, но, убирая со стола свое добро, фыркнул в рукав.

— Нечего хаханьки разводить! Ежели люди интересуются, как живем, нужно показать! — строго прикрикнула Матрена. — И вы, умницы, не скальтесь! — обратилась она к дочерям и невестке.

Вместо того чтобы работать, школьники должны были чинно рассесться за столом и пить чай с шанежками. Петя Таштыпаев предложил было наколоть Филимонихе дров, но она замахала руками:

— И-и! Что ты, дорогой! Наколоты! Полный сарай. Да куда тебе против моих девок! Они начнут колоть — земля дрожит!

Заметив на куртке Мохова болтающуюся пуговицу, Матрена принялась пришивать ее.

— По чужим домам бегамши, пуговицы растеряешь… Народу-то у нас людно. Все оборветесь, дорогие! А эта варежка чья? Твоя, Лиза? Давай дыру зашью, тебе, поди, некогда. А ты пей чай-то, пей!

Десятиклассники со смехом вспоминали этот случай:

— Ядовитая тетка, что говорить!

— Честное слово, — сказал Петр, — я тогда испугался, что она баню топить побежит.

— А помните, — заговорила Тоня, — когда дочери ее уехали, а невестка заболела, она сама пришла в школу, попросила, чтобы мы помогли?

— Как же! — подхватила Нина. — Пашу Заварухина вызвала: «Девушек не пришлешь ко мне вечерком, Павлуша? Может, помогут чем ни то?»

Увлекшись воспоминаниями, школьники не заметили, что их внимательно слушают не только обитатели барака и Татьяна Борисовна. Незнакомый молодой человек с круто вьющимися русыми волосами и высоким лбом тоже прислушивался к разговору. Илларион, увидев его, просиял:

— Познакомьтесь, ребята: это Кирилл Захарович Слобожанин, новый, только что выбранный секретарь приискового комсомола.