Чистилище - [4]

Яник никак не мог найти свою фамилию и вдруг над ухом услыхал спокойное:

— Да вот же опять рядом с моей. На фэ… Я — Федоров. А тебя как звать?

— Яник. Ну, Яша. А тебя?

— Я — Саша. Хм… Саша-Яша…

Так и пошли они в училищную жизнь. Их юношеские шевелюры, предмет забот и гордости, смешались на полу (нет, нет, уже — на палубе!) с разноцветьем других чубов под безжалостный стрекот парикмахерских машинок в не слишком опытных руках направленных на это дело третьекурсников. А после Саша-Яша вместе с другими по очереди имели удовольствие рассматривать свой новый облик в зеркале и неким всеобщим обязательным движением ладонью провести по голому темени. Позже и койки их стояли рядом в спальном корпусе, и синий огонек (наверное, клотиковый судовой фонарь для этой цели приспособили) над столиком вахтенного у двери для них обоих лучил свой успокаивающий свет после отбоя. Только тогда и наступал покой. И то, если какой озорник, возвращаясь из гальюна, не сдернет по дороге с тебя одеяло.

Трудны первые месяцы в училище. Всегда трудны первые месяцы в казарме. А тут еще — занятия, занятия, отнюдь не щедрая и не привычная еда и распределение по рангам в новой стае: кто сильнее, кто смелее? Дуэли чаще всего бывали в гальюне, до алой россыпи кровавых брызг на белом кафеле, до окунания кого-то носом в дерьмо, причем не в переносном смысле. Ни Яник, ни его новый товарищ не собирались в этих сражениях участвовать, но…

Стоял спокойно Федоров, мочился, помаргивая спросонья. А кто-то дернул его сзади за штаны. Прием известный: процесса излияния сразу не прервешь, и вот уже ты — с мокрыми штанами! Крутанулся Федоров, в красивой боксерской стойке на обидчика пошел и… получил удар ботинком по колену. Кикбоксингом тогда никто не занимался, но улица ногами в драках никогда не пренебрегала и нападения со спины всегда очень любила. Так что шутник от неожиданного пинка в зад вдруг очутился на каменном полу, но Яник ему еще добавил и под дых ботинком. Поверженный, конечно, отомстить грозил: «Посмотрим!.. Еще посмотрим, кто валяться будет!» Однако тем сражение и кончилось. А пару Фишман — Федоров вошло в обычай «Саша-Яша» окликать. Яник — не прижилось в училище. Ян, Янки, Янко… Как только его не называли иной раз! Только не Яник.

Дуэли в гальюне сами собою вскоре прекратились без громких слов да пактов о ненападении, поскольку уже выяснилось, кто есть кто. И самым первым, опасным не только для первокурсников, левофланговый оказался, квадратный коротышечка, лезгин. Его задеть ни у кого охоты не было. Кстати, его и звали подходяще — Аслан, что означает — лев. Он был в союзнических отношениях с «Сашей-Яшей»: они ему в занятиях помогали. Уж очень нелегко было учиться недавнему питомцу сельской школы. Как его приняли в училище? Но Фишман ведь тоже прошел… Может быть, не одни только дяди Володи приходили в училище поговорить?

Не так уж много времени свободного у первокурсника в училище, когда не нужно в аудитории слушать преподавателей или что-либо драить, подшивать, учить, но, когда выдавались вдруг полчаса покоя, ребята часто у окна их проводили. Улица… Люди ходят… Девушки… По вечерам в сквере напротив целовались парочки. Подальше красным неоном призыв светился: «Пейте коньяки Винсовхозтреста». Мерно помигивал маяк на острове у входа в бухту, якобы наилучшую в мире, как утверждали городские патриоты. А прямо внизу, у входа в училище, отстаивались троллейбусы. Сверху видны были их неухоженные, залатанные черным варом крыши-спины. На них удобно было плевать сверху и бросать окурки, когда курили потихоньку у окна, роняли фразы:

— Ты почему в училище пошел?

— Отец решил. — Саша пожал плечами.

— А я сам захотел. В колхозе что есть? Вот так хотел!.. — Аслан большущей, не по росту, пятерней провел по горлу. — У нас аул на самый гора… Сто, даже больше километр… А море видно далеко-о. Там пароходы…

В первую же увольнительную «на берег» было замечено училищным народом, что Сашу неподалеку, за углом, ждала черная длинная машина с военным номером. Расспрашивать его не стали. Все почему-то промолчали. А вот прибытие Яши в расклешенных брюках и приталенной форменке стало событием. Зампострой, имеющий обыкновение, поглядывая на часы, встречать вернувшихся из увольнения у входа, многим испортил послевкусие от краткого глотка свободы. Двадцатипудовые, всегда свежеокрашенные чернью якоря справа и слева от подъезда тому свидетели.

— Фишман! Не рано ли вам уставную форму одежды нарушать? Чтоб клинья выпорол сегодня же!

Кто-то из старшекурсников на лестнице снизошел, посочувствовал салаге:

— Не торопись ты! Если бы вправду он по-настоящему хотел, то приказал бы принести да показать. Усек? Не трухай.

Уж очень не хотелось Яшке уродовать «клеша», и неудобно было перед домашними Володями, которые на это дело надоумили его, перед их женами, кои в срочном порядке под руководством Володи…швили эту работу выполняли. «Я сорок пять сантиметров клеша носил! Туда еще на конец складки, внизу, свинец вшивают…»

Эта история кончилась тем, что Яше дома чуть-чуть клинья сузили. Наверно, зампострой это всего «чуть-чуть» заметил, но смолчал.