Чистилище - [2]

Однажды Лора Борисовна, сноровисто стуча — скорей за «левую» работу взяться! — перебеляла «Протокол торжественного собрания, посвященного дню рождения Любимого, Незаменимого Отца народов Союза Советских…» А Яник по мере изгибания листа губами шевелил: «Тэ… О… Рэ…» — и так далее. Но вдруг…

— Лор… Лорик, должно быть — Сэ — О — Бэ… «собрание», а у тебя — О — Бэ — Сэ — Рэ…

— Что? Что?! — Тетя вчиталась и лист выхватила, чуть не сломав машинку, начала рвать его в мельчайшие клочки. — Ты представляешь?! Нет, ты не представляешь! Ты же меня… Да и себя, конечно… Ты ж нас спас!

Вскоре Незаменимый как раз помер, а еще через некоторое время началось именно то, что напророчили быстрые пальцы тетки-машинистки. Но только что это изменило бы уже, не окажись когда-то раньше маленький Яник столь глазастым? «Так что, выходит, спас тогда. Да, спас! А вот теперь она, чтобы избавиться, меня куда-то в мореходку соглашается отдать?!»

Само училище безотносительно к «измене» тетиной, которую он чутко уловил, в нем отвращения не вызывало: там форма, всякие нашивки, внимание девочек… И школа уже — одна скука! Да, так-то оно так, но в мореходке — настоящая военка, дисциплина. А дома с Лориком привычно все, накатанно, словно по рельсам. Так бы и дальше…

Яник зевнул. Последней связной мыслью сквозь дремоту было: «Э-э, дяди Володи поболтали да забудут. Мало ли что бабьё кричало… Очень уж надо мужикам из-за меня идти куда-то разговаривать?»

Ошибся он.

При всем бесспорном неудобстве коммуналок, похоже, только они и оставались в советскую эпоху единственным оазисом неподконтрольного властям коллективизма. На общих кухнях, иной раз в кастрюльных испарениях решались, по сути, почти такие же вопросы, что сельский сход ВСЕМ МИРОМ решал на вытоптанном поколениями пустыре, где хороводилась весною молодежь, зимой — стенка на стенку дралась. Решал МИР помочь сруб поставить погорельцу или же в город ходоков послать, которых там, возле «парадного подъезда», поэт утречком, оторвавшись от зеленого сукна, и увидал.

Мирок кухонно-коммунальный, вероятно, при непосредственном участии «ночных кукушек» — жен не дал Володям позабыть об обещании. И те однажды на выходные пиджаки матросские награды нацепили, тельняшки полосатые надели и двинулись в училище. Кто-то плеснул воды из кружки вслед им для удачи. Лора Борисовна в карман Володи…енко что-то сунула.

Вернулись мужики (не скоро) весьма довольные собой, принесли водку. И отчет их о походе протекал уже во время импровизированного общего застолья. Если верить словам уже подвыпивших героев, то самым трудным для них было пройти в училище, а там уж они сразу очень нужного человека встретили. Он в спорткостюме был, секундомер на шее, сразу понятно, что — физрук. Ему сказали: «Наш парень стометровку пробегает на разряд. А?.. Как вы?..» Он сразу все усек, дал номер телефона свой, чтобы ближе к экзаменам напомнили.

Яник внимал, у старших набираясь опыта: уж он-то знал, что никогда не бегал на разряд. Жены, понятно, восхищались находчивостью своих мореманов. А те признались, что сразу после этого вдруг сдрейфили, как в самоволке перед патрулем! Это их, молча, взглядом притянул к себе вполне военный капитан третьего ранга при золотых погонах, с нашивками на рукавах. И стали они что-то робко бормотать наперебой о «племяннике»: «Хороший хлопец, удалой, но без мужской руки живет при тете… Сирота. Хорошо, если бы его в ежовы рукавицы здеся…» Кап-три прервал их.

— Отбой! Все. Понял. Только, матросы, не завуч я здесь, я — зам по строевой. Если экзамены ваш хлопец не завалит… Давайте его позывные. Не забуду. — Услышав: Фишман, — он по очереди пытливо глянул на просителей. — Так чей племяш-то, а?

Володи за столом уже в подпитии улыбчиво признались, что хором чуть было не ответили: «Мой». А зампострой сказал: «С такой фамилией надо бы в рыбный техникум идти. Там почти все те же отделения, как у нас. Ладно, служивые, но я раз сказал, что не забуду, значит, всё. Свободны вы».

— Так что, смотри, не подведи нас, Янька, а то… — И Володя…енко красноречиво похлопал по своему флотскому ремню.

Вряд ли одно лишь это и подвигнуло Яника сесть за учебники. Разве охота на второй год остаться? Нельзя сказать, будто его вдруг обуяло дикое стремление в этом училище учиться, но провалиться там на экзаменах он боялся, может быть, инстинктивно опасаясь первого настоящего провала в жизни. Сидел, зубрил. Лора Борисовна нарадоваться не могла. А Яник все же потихоньку продолжал дуться на нее. «Пошел бы поиграл в футбол немного», — иной раз вырывалось у нее. Отмахивался он. И в самом деле неохота ему было. Наверно, потому и дулся-злился он, что выгоняли, выталкивали его из детства.

Наконец, подошли приемные экзамены. В свежей рубашке абитуриент рассовывал «сдувалки» по карманам. Лора Борсовна всплакнула потихоньку. А мадам… енко плеснула вслед воды из кружки. Другая из кухонных матрон перекрестила в спину. Все, что могло, гнездо родное для птенца свершило. Расправляй крылышки, лети!

В глубоком колодце училищного двора, где долго топтались, неумело строясь на перекличку, Яник, как на уроке по военной подготовке в школе, свою фамилию услышав, зычно выкрикнул: «Здесь!» — и на себе уловил, почувствовал ответно чуть больше задержавшийся, чем на других, внимательный взгляд подтянутого офицера.