Чистая кровь - [22]

Мне опять снилось что-то странное и сумбурное, и опять я кого-то душил голыми руками — только в этот раз горло было крепкое и обросшее жёсткой щетиной.

16

И не успел я во сне почувствовать, как, наконец, промялась и с хрустом сломалась в моих руках чужая гортань, и ощутить при этом странное наслаждение, как сон мой был грубо прерван грохотом двери об стену. В комнату кто-то ввалился; судя по непарламентским выражениям, не сразу нащупал выключатель. Вспыхнул свет, и я увидел мокрого и испачканного Момо Браги в плаще поверх полицейской формы, с бешеным выражением лица и насквозь промокшими волосами.

Он молча смотрел на меня, лупающего глазами в уютной постельке и завёрнутого в одеяло. Потом тяжело вздохнул:

— Ну хоть Пекелича ты точно не мог убить. Ты не мог сюда добраться раньше меня оттуда.

— Что случилось? — Спросил я.

— Ты где был вчера вечером и сегодня весь день?

— Ну… здесь, по большей части. Спал почти всё время, болею я.

— Кто-то может это подтвердить?

— Не знаю, я почти не выходил из комнаты. А что случилось-то?

Он вздохнул ещё тяжелее. Я вдруг заметил, что он довольно заметно пьян.

Что-то друг мой Момо чаще всего попадается мне на глаза под алкоголем. И всё время в форме при этом. Ох, будут у него проблемы, несмотря на общеизвестную снисходительность наших властей к подобным грешкам.

Момо меж тем разглядывал меня, видимо, решая, говорить или не говорить то, что вертелось у него на языке:

— Знаешь, Юрги, ты ведь должен бы сейчас сидеть в камере, в Ближних Ручьях, а не тут в постели нежиться. И есть только одна причина, почему ты не там: ты Юрги, с которым я три года сидел плечо в плечо за одной партой, который давал мне списывать и которого я защищал от ручьёвских хулиганов. А не потому, что ты Триандес, запомни! — Вдруг заорал он.

— Да что случилось-то, объясни!

Момо опять замолчал. Он сел на стул, обхватил лицо руками, потом, опустив голову, замотал ею.

— Всё-таки не гожусь я в полицейские. Я не понимаю, что происходит.

— Момо, — нажал я голосом, — объясни, наконец, в чём дело!

Я уже сидел на постели, завернувшись в одеяло — и чувствовал себя крайне неловко, так как под ним на мне ничего не было.

Момо, глядя на мои босые ступни, пробормотал:

— У нас ещё трое мёртвых. Между прочим, двое тебе должны быть небезразличны: твой дядька Такис и Елица Астини.

У меня перехватило дыхание:

— Елица??

Момо поднял голову и всмотрелся мне в лицо:

— А вот ты и прокололся, Юрги! Если б ты ничего не знал, сказал бы, что такую не знаешь. Она же в школе Кандзакис была по фамилии.

Я вскочил, уже не думая про одеяло и наготу:

— Что случилось с ней?

— А то ты не знаешь. Видели, как она шла к пещерам, потом как ты шёл туда же. И как потом ты оттуда один возвращался. Ты ничего не хочешь мне рассказать, Юрги?

— Что рассказать?

— Домой она не вернулась. Сын позвонил мне, я собрал людей искать: всё-таки гроза была и землетрясение, мало ли что. Мы до утра искали, нашли только когда рассвело. Её штормом прибило к скале, едва достали. Всю изломанную. А наш судебный медик сказал, что у неё был половой акт незадолго до смерти. Я вот и думаю: заманил ты её в пещеру, там изнасиловал, а потом убил и с обрыва выбросил.

Я аж задохнулся от бредовости этого обвинения:

— Да она ушла раньше меня! Я там задремал в пещере, проснулся только от второго толчка! Меня едва не засыпало!

— Да? И это кто-то может подтвердить?

— Момо, но ты же меня знаешь с детства. Вот скажи, я похож на убийцу? Я за свою жизнь никого не то что не убил, не побил даже!

Тут я едва не поперхнулся, вспомнив многочисленные драки в юности на сложных для жизни улицах нашей континентальной столицы.

Друг мой снова осмотрел меня с ног до головы (я торопливо прикрылся сползшим было одеялом). Потом вздохнул снова:

— Вот я и говорю тебе: ты здесь, а не в камере, только потому, что я тебя с детства знаю. Но ты думай, думай, чем сможешь доказать, что Елицу не ты убил.

Я снова сел на кровать, тоже вздохнув от безнадёжности:

— Момо, ты можешь думать всё что угодно — но я её не убивал. И не мог бы никогда убить, для меня женщина, с которой у нас была любовь — это как… как мать, как драгоценность! Ты же меня знаешь!

И я опять едва не поперхнулся, вспомнив, из-за чего, собственно, оказался в зимней Алунте.

Вдруг я вспомнил:

— А что случилось с Такисом?

— Да там тоже всё непонятно. Они с твоим дедом на ночь глядя попёрлись куда-то в гору, дед говорит — коза сбежала. Ага, дед Триандес и старший из родни по мужской линии ночью козу пошли искать в горах. Это для моего начальства байка, а я-то всю жизнь в Алунте прожил, не считая армии и учёбы. Короче, пошли они по осыпи, и Такису не повезло. Дед твой тоже ногу повредил, хорошо, ума хватило не спускаться самому, а позвонить 112. Деда спустили вниз, а Такис уже внизу был. Откопали его, но куда там… Дело тёмное, зачем они туда полезли, под самую старую крепость, да сразу после землетрясения, да в шторм… Но там несчастный случай в чистом виде. Главное, только я Елицу в Ручьи отвёз…

— А третий? — Полюбопытствовал я.

— Пекелич-то? Там убийство, причём опять такое же, как вашего лирника. Тот же модус операнди. Горло переломано всё.