Числа и числительные - [7]

— Э-э-э… Сколько?

— Десять тысяч. По совокупности, сами понимаете.

Друг молча вытащил из бумажника две купюры, положил их на стол.

— Дело забираем?

— А нафиг оно мне теперь? — хохотнул капитан, бережно укладывая деньги в карман кителя. — Забирайте, забирайте. И не попадайтесь мне больше! Я же мог и на всю катушку, знаете!

Ничего не понимая, совершенно ошарашенный, я вывалился на крыльцо.

— Слушай, ты же адвокат! Мы же могли его за коррупцию! Это же статья верная!

— Отстаешь от жизни, — хмуро ответил друг. — С коррупцией они покончили в позапрошлом месяце. Так и объявил их министр по телевидению. Все, понял? Нет больше коррупции. И жаловаться больше не на что. Зато они теперь идут на пять шагов впереди преступников… Черт! И нафиг я учился-то на адвоката? Пора уходить в милицию…

День шестой

— Ну, вот, — сказал он. — Вот так, значит.

— И что это? — спросил Гавриил, выглядывая из-за плеча.

— Не что, а кто. Это че-ло-век. Так я его назвал.

— Его зовут че-ло-век?

— Нет, звать его… Ага. Звать его — Адам. Адам — он человек. Есть рыба, разные гады, животные, птицы летающие и нелетающие. А Адам — человек. Я его сам слепил. Из глины.

— Какой-то он грубый, шершавый… Какой-то он несовершенный.

— Ну, так он же будет развиваться. Учиться. Размножаться.

— Размножаться? И все будут вот такие? Корявые, шершавые, — архангел посмотрел сверху, поморщился. — Дурные…

— Не дурные! Он просто еще мало знает. Он еще как ребенок.

— Ребенок? Вот это — ребенок? О, боже…

— Здесь я, — откликнулся он, тоже смотря сверху на свое творение. — Понимаешь, есть такая вещь — эволюция. Вот они и станут гладкие, красивые, умные.

— Они? Твой Адам — один! И какая может быть здесь эволюция?

— Хм… Действительно. Как-то я не подумал. Ну-ка, успокой его. Займемся делом.

Времени еще не было. И сказать, сколько его прошло, пока он отодвинулся от стола, было невозможно. Миг ли пролетел? Вечность ли?

— Ух, ты…

— Да, вот так вот.

— Ни фига себе!

— Нравится?

— Можно потрогать?

— Ну, только если очень, понимаешь, очень осторожно.

— Гладенько как! Красиво. Это что?

— Это не что, а кто. Это женщина. Звать ее — Ева.

— Женщина! Это новый вид, да? А из чего ты ее сделал, что она такая красивая? Такая гладкая, такая приятная наощупь?

— Из кости вырезал.

— Ты мастер!

— А то!

— И что теперь будет?

— Ну, что будет… Вот Адам, а вот Ева. Это два человека…

— Постой! Но ты сказал что Адам — человек, а Ева — женщина?

— Кхм. Ну, да, сказал. В общем, они оба — люди, человеки. Только Адам мужчина, а Ева — женщина. Ну, как вот рыбы, гады разные — парами. Так и человеки — парами. Понял?

— Не понял… Это как? Какими такими парами? Они же разные! Адам этот — грубый, угловатый, шершавый… А Ева красивая, гладкая, изящная, тонкая. Не получится у них ничего! Разные они!

— Да, разные. Только никуда она не денется даже от такого грубого и шершавого, — с некоторой грустью сказал он. — Кость-то, из которой я ее вырезал, от него взята. Так что — никуда она не денется. Ну, ладно, читай, что там дальше-то?

— И благословил их Бог, и сказал им Бог: плодитесь и размножайтесь, и наполняйте землю, и обладайте ею, и владычествуйте над рыбами морскими и над зверями, и над птицами небесными, и над всяким скотом, и над всею землею, и над всяким животным, пресмыкающимся по земле.

— Ну, вот. Благословляю, значит. Плодитесь и размножайтесь. А ты не подсматривай, не подсматривай. Пусть исполняют. Прямо сейчас пусть и исполняют.

— Такая красивая — и такой…, — с сожалением сказал Гавриил, захлопывая книгу.

— Ну, ладно, уговорил. Запиши там для памяти: да возлюбит мужчина женщину, да прилепится к ней, да станет ее защитой и опорой, ее радостью, ее…

— Помедленнее, пожалуйста, я записываю!

— Тьфу, ты. Все настроение сбил. Что там получилось? Ага, ага, так. Ну, добавь еще, чтобы цветы хоть раз в год дарил. Пусть будет. А то забудут же. А она действительно красивая.

Восьмое марта

Дурак… Ну, дурак же… Что его понесло вечером домой? Да еще таким вечером? Говорили же друзья, предупреждали, останавливали. А он, дурак распоследний, вырывался и кричал, что тачку возьмет, или просто на метро доедет. Потому что он практически и не пьяный — так, глоток шампанского по поводу. По обязанности, так сказать. Останься — гундели они шмелями, останься! А он нервно совал руки в рукава, промахивался, злился сам на себя, потому что ведь уже почти уговорили, а он не любил, когда его уговаривают. Если он чего решил — надо исполнять. Домой — значит, домой! Да хоть пешком, в крайнем случае! Что, холодно? На ходу не холодно! На быстром шаге даже и жарко будет. А пешком, да быстрым шагом, он по карте прекрасно помнил, всего часа два. Ну, или если все же на такси — так полчаса. Или если на метро, то час с небольшим, потому что надо будет дойти до метро, там доехать до центра и сделать пересадку, а потом снова ехать «вниз», на юг, домой.

— Все! Домой! — он вырвал рукав у придерживающего его Василия и шагнул за порог.

За спиной тут же плотно чмокнула тяжелая дверь, оклеенная литой резиной для бесшумности, глухо звякнули засовы. В глазок еще смотрел кто-то, но он уже раз-два, раз-два — прошел уверенно по коридору и свернул к лифтам.