Числа и числительные - [2]

— Выбрали? Ну?

— Билет номер…, — голос захрипел до кашля. — Билет номер… Двадцать шесть.

Как же это? На столе лежали еще и еще с яркими синими точками в правом углу.

— Вопросы понятны?

— Можно другой билет? — спросил Макс, даже не читая вопросы.

— На балл ниже. Берите.

И второй был не тот. Но брать третий — это признаться в том, что ничего не знаешь. Пришлось садиться. Номер тридцать два. Индия. И Египет. Но другой Египет.

…

Потом он не помнил уже, что и как говорил. Помнился прищур черных глаз, задумчивое трогание кончиком ручки цветов в букете, выставленном девушками на стол, какие-то вопросы. Макс нес что-то постороннее, вспоминая все прочитанные книги, даже пытался спорить дрожащим голосом. Потом его макали лицом глубоко-глубоко в собственное незнание, и снова спрашивали что-то, почему-то ему неизвестное.

— А-а-а… Вот это вы помните. На лекциях были. Это хорошо.

— Хорошо? — Не понял Макс.

— Ну, не хорошо… Удовлетворительно. С двумя большими минусами. И если на следующий экзамен ко мне… Вы поняли?

— Понял. Спасибо.

Кто же знал, что друзей было много и в параллельном потоке, и в соседней группе, и в прошлом году. А так-то, если бы — так он бы сдал, почти по-честному. А тут…

— Ну? — встретили его у порога.

— Уф-ф-ф… Три, — блаженно улыбался Макс.

— А чего радуешься?

— Праздник потому что. Три. Это праздник, — утирал он трудовой пот.

Одна голова — хорошо?

— Я — царь зверей! — оглушительно громыхнул лев. — Я иду гулять! Кто не спрятался — я не виноват!

Саванна замерла на мгновение, а потом все засуетились, стараясь как можно скорее убраться из тех мест, где может пройти огромный хищник.

Только пантера не шевельнулась. Она лежала высоко на ветке, свесив хвост, и никого не боялась. Обезьяны устроили шумный концерт, передавая друг другу то, что сказал лев. Птицы поднялись стаей, сделали круг в угасающем свете солнца и снова опустились в приозерных зарослях. Тишина опустилась сверху и придавила тяжелой лапой всех, кто слышал льва. Лежать, молчать, бояться!

Лев шел гордо, мягко ставя лапу за лапой. Он не бежал, не спешил. Он шествовал.

Все вокруг было знакомо и глубоко справедливо. Самый сильный был царем. Это справедливо. Слабые боялись и подчинялись. И это было справедливо. Зимой шел дождь. В самый разгар лета бывали засухи. Слабые от этого умирали. Сильные выживали. Мир был устроен правильно.

Лев тряхнул роскошной гривой, и снова над саванной раздался его грохочущий голос:

— Я иду! Я — царь зверей!

Вверх он даже не глядел — что ему могут сделать какие-то птицы? И вообще, причем здесь птицы, если он — царь зверей?

— Кто у нас сегодня главный? — спросила одна голова с крючковатым жутким клювом у другой. — Ты, что ли?

Огромная птица напоминала гору. Только вершина была не одна, а сразу две, разделенных седловиной. На фоне этой птицы лев выглядел мышью полевкой перед ночной совой на охоте.

— Ну, я, — откликнулась вторая голова. — И что?

— Да вон, пищит тут, что, мол, царь…

— И что?

— Так командуй. А я исполню, как договаривались.

— Царь, значит? — на мгновение задумалась вторая голова. — А мы есть хотим?

— А мы всегда есть хотим!

— Ну, тогда полетели, покушаем. Только без шума, ясно?

— Обижаешь, начальник, — каркнула первая голова. Развернулись чудовищные крылья, поднявшие настоящий ураган на земле, в три скачка поднялась в небо страшная птица Рух о двух головах, лениво развернулась и, скользя по воздуху и набирая скорость, ринулась вниз.

— Я иду! — кричал лев. — Ой… Я, кажется, уже лечу…

— Какой-то он тощий, не находишь? — спросила первая голова, с сомнением рассматривая зажатого в когтистой лапе льва.

— Тут соглашусь с тобой. Тощенький он и маленький. Отпустить его, что ли? Пусть массу нарастит сначала?

— Ты сегодня командир — ты и командуй.

— Ну, пусти его, пусти. Пусть подрастет немного. Завтра ты будешь командовать, а я слетаю за ним, тогда и посмотрим, не подрос ли уже.

Черная тень накрыла саванну, ошеломленный лев, поджав хвост, порскнул в колючие кусты и затаился, дрожа.

— Слушай, а как они всего с одной головой управляются? В нее же есть надо — когда думать-то?

— Потому и не думают они. Всё жрут и жрут, — меланхолично заметила первая голова.

— Это нам везет.

— Это нам везет.

Птица снова обратилась в гору, замершую посреди огромного континента. Одна голова уставилась на восток, другая — на запад.

— Если что вкусное увидишь — скажи.

— Обижаешь, начальник! Сразу и полетим!

Две сосиски

День отмерялся сосисками. Две сосиски — это как раз один день. Сегодня Петр Тимофеевич обсчитался. Он решил, что уже среда, и поэтому будет футбол. По футболу тоже можно было отслеживать течение времени. Но только летом. И только по неделям. Зимой в футбол не играли. А тут вот прошли, пролезли в какую-то щель, и должны были как раз в среду ночью…

И пусть, что нарушение режима получается! Пусть! Сам себе режим выдумал, сам себе его и нарушит, раз такое дело — Кубок…

Но вот полез в холодильник — у него был старый, с одной дверцей, да и тот никогда не был набит битком. Петр Тимофеевич, кстати, иногда задумывался: как это некоторым места в холодильнике не хватает? Что же они туда суют-то? Ведь вот же — масла одна пачка. Мало ли, что холестерин и всякие вредности, все равно на черную горбушку, да с кофе поутру — нет ничего лучше. Сосисок килограмм… Вернее, не килограмм даже, а ровно двенадцать штук. На неделю. В воскресенье положено было что-то приготовить «правильное», настоящее, вареное или жареное. А в понедельник — опять в магазин.