Числа Харона - [77]

Граф ему отказал. Тогда Буйко попытался шантажировать его обнародованием информации про мать-еврейку. Граф снова отказался дать ему денег, а потом жестоко избил. Магические квадраты, которые Буйко показывал Бекерскому, остались в руках графа. Тот начал их внимательно изучать, потому что заинтересовался загадкой чисел Харона.

Тем временем Буйко, лишившись надежды на средства, необходимые для дальнейших исследований, решил воплотить свой преступный план. Убив Любу Байдикову и Лию Кох, он направил магические квадраты в полицию как своеобразные некрологи. Зачем? Потому что хотел похвастаться своим открытием! Буйко рассчитывал, что кто-то расшифрует его послание и присоединится к нему, чтобы совместно вести поиски! Надеялся на эксцентричного богача, который согласился бы профинансировать исследования. Сперва прислал еврейские квадраты в оккультную и бульварную прессы с просьбой опубликовать, объясняя, что они содержат зашифрованные пророчества. Однако пресса на это не отреагировала. Поэтому он начал убивать, надеясь, что какой-то недобросовестный полицейский продаст магические квадраты журналистам, и вскоре его тайные послания станут общеизвестными. Но просчитался. В полиции не нашлось охочих до грязных денег желтой прессы, а магические квадраты расшифровал не состоятельный финансист, который стремится к власти над человеческой жизнью и смертью, а Попельский. Благодаря поискам в бюро регистрации населения, он дошел до Буйко. Математик, желая избежать смертной казни, уже во время первой встречи льстил детективу, восхваляя его математический талант, а потом предложил совместные исследования своего грандиозного открытия.

— Я не боялся, что подозреваемый сбежит, — продолжал Попельский. — Убогий причудливый человечек, обшарпанный злыдень с кустиками волос, которые торчат над ушами, стал бы везде заметным. Тем временем Буйко понял, что у него земля горит под ногами, и в тот же день направил в «Новый век» письмо, в котором рассказал о еврейском происхождении графини Бекерской. Потом позвонил к ее сыну, собираясь требовать денег за опровержение своей информации. Его слова записал камердинер Бекерского, пан Станислав Вьонцек. На следующий день граф, вернувшись из очередной эротической эскапады, которые он часто устраивал себе в окрестных селах, наткнулся на журналистов, которые расспрашивали его про мать-еврейку. Прочитав записи камердинера, он узнал, кто раскрыл тайну его жизни, обнародование которой закрывало ему путь к политической карьере. Поэтому он тайком выбрался из дворца и уехал во Львов. После его отъезда камердинер Вьонцек немедленно позвонил мне, опасаясь, что жизни Буйко грозит опасность, поскольку графу стало известен источник информации о происхождении матери. К сожалению, я был не дома и узнал о звонке только вечером. Тогда я стремглав помчался к Буйко и нашел там замученного хозяина и измазанного смазкой Бекерского. Вот как все было. Quod erat demonstrandum[82].

— Врешь, ты, тварь! — завизжал Бекерский. — Ты все подстроил! Я ссал на тебя, как конь, так ты теперь решил отомстить!

Публика заволновалась, судья крикнул на обвиняемого, а Попельский сел, сочувственно вздохнув. После его объяснений все стало на свои места. Железной логики этой речи не смог возразить даже адвокат Бекерского. Его выступление было неуверенным и нечетким. Поинтересовавшись некоторыми подробностями знакомства Попельского со Станиславом Вьонцеком, Бехтольд-Сморавинский поставил неубедительно риторический вопрос.

— Моего клиента обвиняют в убийстве Леона Буйко, — говорил он, вытирая лоб носовым платком. — Неужели вас, ваша честь, и уважаемых присяжных не удивляет то, что руки моего клиента были замазаны маслом? Разве это не слишком очевидное доказательство? Очень странно, что на остальной его одежде не было следов смазки! Ведь, чтобы продвигать ведро под головой висельника, а потом опускать его так, чтобы голова погрузилась в жидкость, можно сильно разбрызгать содержимое и испачкать им одежду! Тем временем у моего клиента были замазаны только руки, которые мог насильно погрузить в ведро кто-то другой! Коллега, — обратился он к прокурору Шумило, — это доказательство как бы почерпнуто из бульварного детективного романчика!

— У нас есть и другое доказательство, — возразил прокурор. — Создание его оказалось бы не под силу читателю бульварных детективов.

— Какое именно?

— Третий магический квадрат, — Шумило вытащил из папки лист, на котором виднелась матрица со стороной из шести букв, — найденный в кабинете графа Бекерского во время обыска через два дня после ареста. Это доказательство преступления является безоговорочным. Прошу свидетеля, пана Эдварда Попельского, объяснить нам квадрат.

* * *

Станислав Вьонцек смотрел на Попельского, но не понимал ничего из его объяснений.

Не слышал спокойного, хорошо поставленного голоса детектива, потому что в ушах продолжали звучать отцовские слова: «Ты солгал, поэтому страдай теперь!» «Никакими страданиями я не смогу, — думал он, — искупить свой грех перед графом».

Вдруг он побледнел и сжал кулаки. Вспомнил свою ошибку, совершенную несколько месяцев назад. На следующий день после ареста хозяина Попельский привез ему именно этот магический квадрат, приказав положить лист графу в ящик. Камердинер обратил внимание, что детектив выглядел сонным, бледным и уставшим. «Вы бы тоже имели такой вид, как если бы всю ночь создавали еврейские квадраты», — сказал Попельский. Станиславу показалось совершенно невероятным, чтобы граф, отъявленный антисемит, держал у себя в столе какие-то записки на еврейском. Его удивление было настолько велико, что камердинер подбросил листик в хозяйский стол голыми руками, совершенно забыв про четкую установку надеть для этого перчатки. Теперь он смотрел на магический квадрат и представлял на нем отпечатки своих пальцев.