«Чингизово право». Правовое наследие Монгольской империи в тюрко-татарских ханствах и государствах Центральной Азии (Средние века и Новое время) - [97]

.

Однако самым ярким признаком националистического и в какой-то мере реваншистского характера движения стало восстановление в областях, охваченных восстанием, института ханской власти. В Тургайской области было выбрано сразу несколько ханов, которых выдвигали соответствующие роды и племена — даже в этом отношении казахи следовали своей старинной традиции XVIII — нач. XIX в., когда один или несколько родов могли выбрать себе собственного хана[935]. По такому же принципу выбирались ханы и во время восстания 1916 г.: хан Абдугаффар Джанбусынов был избран кипчаками, а его сподвижник Оспан Шолаков — аргынами и т. д.[936]

А. Джангильдин описывает государственное устройство повстанцев следующим образом: «Решили организовать в Тургайской области ханство. Во главе стоит хан. Он является как бы законодателем, и должны быть министры, одновременно они же были советниками 12 человек. Во главе каждой тысячи солдат стоит начальник. Он назывался „мынбасы“. Он должен был заботиться о снабжении продовольствием, о военной подготовке. Мынбасы подчинялся командующему армии восстания сардару (главнокомандующему). Сардаром был назначен Амангельды Иманов»[937].

Происхождение этих ханов (равно как и десятка других) доступные нами источники не освещают, таким образом, мы не знаем, принадлежали ли они к потомкам Чингис-хана. В частности, про Абдугаффара Джанбусынова известно лишь, что он был крупным феодалом, участвовал в барымте и был избран волостным управителем[938]. Кроме того, отдельные ханы были неказахского происхождения. Например, в Киргизии был избран ханом манап Канат Абукин, который, правда, когда был захвачен в плен, не признал, что получил ханский титул[939]. В докладе одного из командиров русских войск содержится сообщение о ещё более «экзотическом» хане: «Прибыл третий нижний чин местной Иргизской команды Банников, бежавший из баубского скопища мятежников. Он доложил, что ночью 4 декабря во время нападения на лагерь мятежников там было два хана, причём один из них русский (курсив наш. — Р. П.)»[940]. По всей видимости, принадлежность к роду Чингис-хана отнюдь не являлась определяющим фактором в глазах восставших для избрания в ханы!

Статус ханов, провозглашённых во время восстания, также недостаточно изучен. По словам того же А. Джангильдина, «хан самостоятельно не мог решать вопросы. Двенадцать министров составляли совет, который решал все вопросы. Фактически решали вопросы 2–3 человека»[941]. Вызывает также большой интерес статус А. Иманова, носившего звание сардара или «главнокомандующего над всеми восставшими киргизами»[942]. Советские историки, учитывая, что впоследствии А. Иманов перешёл на сторону советской власти, именно его характеризовали как фактического руководителя восстания. Однако, согласно отчётам и докладам российских чиновников о восстании 1916 г., А. Иманов являлся «помощником» хана Абдугаффара[943]. Влияние А. Иманова среди повстанцев, его активная роль в борьбе позволяют провести параллель (хотя и достаточно условную) с системой соправительства в позднесредневековых тюрко-монгольских государствах, когда верховный главнокомандующий (беклярибек, амир ал-умара) являлся фактическим, а иногда и официальным соправителем хана. Впрочем, повторимся, данных источников для подобного вывода на сегодняшний день недостаточно, поэтому мы приводим его исключительно в качестве гипотезы.

Кто именно подал идею восстановления института ханской власти? В советской историографии эту инициативу было принято приписывать «баям и муллам»[944]. Однако ханы никоим образом не способствовали укреплению мусульманских позиций и не жаловали особых льгот баям, напротив, согласно вышеприведённому сообщению А. Джангильдина, богатые слои казахского общества были обложены дополнительным налогом. По-видимому, восстановление института ханской власти было предпринято руководством восставших вне зависимости от их социальной принадлежности: ханы были нужны как официальные предводители, символ возрождения независимой казахской государственности. Не случайно советский же историк С. Д. Асфендиаров со ссылкой на А. Джангильдина писал, что хан «был по сути дела „ширмой“ для привлечения широких масс»[945], следовательно, восстановления прежней системы власти желали не только «реакционные элементы», но и основная масса казахского населения, сочувствовавшего восстанию.

Однако, по нашему мнению, восстановление ханской власти для Казахстана, где этот институт был упразднён почти 100 лет назад, было воспринято как анахронизм и не встретило поддержки ни со стороны социал-демократов, которые вскоре взяли курс на сближение с большевиками, ни со стороны «казахских буржуазных националистов», которые в 1918 г. провозгласили в Казахстане автономию — Алаш-Орду.

Некоторые ханы быстро сошли с политической сцены, девятеро попали в руки русских властей, причём восемь из них сдались добровольно[946]. Оспан Шолаков, один из ближайших соратников хана Абдугаффара и А. Иманова, не только сам сдался русским властям, но и привёл к покорности возглавляемых им аргынов, поддавшись на уговоры своих сородичей — представителей Алаш-Орды