«Чингизово право». Правовое наследие Монгольской империи в тюрко-татарских ханствах и государствах Центральной Азии (Средние века и Новое время) - [25]

Рассматривая в настоящем исследовании «чингизово право» как особую правовую систему тюрко-монгольских государств, мы не должны игнорировать характеристику статуса самого правящего рода Чингизидов, выражавшегося в совокупности прав, прерогатив и привилегий. И, конечно же, базовым принципом «чингизова права» в таком понимании являлось закрепление исключительного права потомков Чингис-хана на верховную власть и ханский титул на всём пространстве бывшей Монгольской империи. В настоящей главе мы намерены рассмотреть, как это право действовало на практике, какие проблемы возникали в связи с его реализацией, а также — каким образом задействовали его в своих интересах те претенденты на власть, которые не имели прямого отношения к роду Чингизидов.

§ 1. Принадлежность к «золотому роду» как основание права на власть во всех чингизидских улусах (на примере рода Угедэя)

Одна из особенностей перехода власти в монгольских государствах XIII–XVI вв., наиболее чётко сформулированная Т. И. Султановым на основе анализа многочисленных источников по истории государств Чингизидов, — это формальное право любого потомка Чингис-хана по прямой мужской линии претендовать на трон любого из государств Чингизидов независимо оттого, к какой ветви рода он принадлежал[231]. Одним из наиболее ярких проявлений действия этого принципа на практике является возведение на троны различных государств Чингизидов представителей одной и той же ветви — потомков Угедэя, третьего сына Чингис-хана, формально и фактически не имевших никакого отношения к этим государствам.

Судьба этой ветви Чингизидов оказалась довольно трагичной по сравнению с ветвями других потомков Чингис-хана. Несмотря на то что Угедэй стал преемником своего отца на ханском троне и род его в течение более двух десятилетий сохранял власть в Монгольской империи (а затем ещё в течение полувека претендовал на трон хагана), Угедэиды уже в середине XIII в. были формально лишены права занимать трон хагана Монгольской империи и в начале XIV в. лишились своего самостоятельного улуса. А к середине XV в. их род окончательно пресёкся — тогда как другие ветви Чингизидов продолжали находиться у власти даже в конце XVII — сер. XIX в.

Тем не менее именно Угедэиды оказались наиболее «востребованы» в качестве кандидатов на трон в различных государствах Чингизидов в Смутные времена. Их воцарение, по нашему мнению, являлось своего рода компромиссом, способным примирить представителей более легитимных и более влиятельных ветвей Чингизидов и установить в раздираемом смутой государстве какое-то подобие прежнего порядка с соблюдением паритета противоборствующих кланов. Представляется интересным проанализировать примеры их восхождения на трон и выяснить причины выбора в качестве ханов представителей именно этого рода.

1. Первый пример относится ещё к 1250-м гг. и, собственно, не привёл к возведению на трон потомка Угедэя — речь идёт о статусе царевича Хайду, внука Угедэя, при хане Мунке. Ещё в 1908 г. Э. Шаванн опубликовал монгольскую грамоту китайского письма, датированную 1257 г. Её адресант гласил: «Предвечного Бога силою / Монке великого хана благоденствием / Хайду наследного принца (тай-цзы) указ»[232]. Вероятно, не следует понимать титул «тай-цзы» таким образом, что Хайду являлся единственным официальным наследником: этим титулом в рассматриваемый период обладали владетельные Чингизиды, имевшие некоторый приоритет в наследовании верховной власти в Монгольской империи. Несомненно, Хайду был не единственным «тай-цзы» среди Чингизидов, но тот факт, что он, потомок Угедэя, обладал этим титулом, говорит о многом — учитывая, что большинство Угедэидов в этот период были либо сосланы в дальние провинции или действующую армию, либо казнены.

На наш взгляд, этот документ свидетельствует о своего рода компромиссной политике Мунке, который, с одной стороны, пришёл к власти в противовес Угедэидам и даже вскоре после воцарения обрушил на этот род репрессии, но, с другой, вынужден был пойти на мировую с этим всё ещё влиятельным родом и признать его представителя своим потенциальным наследником. Интересно отметить, что наследный принц был сыном Кашина, сына Угедэя, т. е. относился не к роду Гуюка или Ширэмуна, а к той ветви потомков Угедэя, которые не занимали трон, и, следовательно, Хайду должен был быть благодарен хану за своё возвышение, поскольку формально не имел на него никаких оснований. Ближе к концу правления Мунке, тем не менее, Хайду был лишён статуса «тай-цзы» и сослан в Тарбагатай (по мнению исследователей, за заговор против хана[233]). Но вполне вероятно и другое объяснение: Мунке, чьи позиции существенно укрепились, уже не чувствовал необходимости идти на компромисс с ветвью Угедэидов, официально отрешённой от власти.

Тем не менее надо полагать, что именно статус наследника трона (хотя и отнятый позднее) позволил Хайду в дальнейшем претендовать не только на самостоятельный улус, но и на трон великого хана, за который он не без успеха боролся с Хубилаем, братом Мунке, в 1271–1301 гг.[234] Впрочем, этот этап его биографии нами в рамках данного исследования не рассматривается.