Чингиз Айтматов - [32]

«Я благодарен судьбе, — писал позднее Чингиз Айтматов, — что мои начальные в литературе годы, конец 50-х — начало 60-х годов, оказались исключительно интересным, обновляющим этапом в истории отечественной литературы. Я имел возможность наблюдать и быть участником живого литературного процесса, когда наиболее отчётливо и резко подлинные ценности отличались от мнимых. Постепенно начали постигать значение проблем морально этических, возникающих в отношениях человека с другими людьми, обществом, убедились, сколь ответственная, сложная задача — нравственное воспитание людей»[26].

Этот период и впрямь оказался знаменательным и продуктивным для культуры и искусства. Благодаря оттепели появился целый ряд по-настоящему крупных фигур. Они вошли в историю как «шестидесятники». Это было мощная волна, на гребне которой возникла много лет спустя политика перестройки и гласности, начался последний, предкризисный подъём советской культуры. Об этом писал выдающийся грузинский прозаик и драматург Нодар Думбадзе: «Критика, который находится в гуще литературных событий Грузии и игнорирует своеобразие “ шестидесятников”, критиком считать просто нельзя! Я же лично убеждён, что шестидесятые годы в истории грузинской литературы являются порой чрезвычайно яркой и насыщенной»[27].

Это было и время, когда мощно заявляли о себе народы СССР: вместе с Евгением Евтушенко, Андреем Вознесенским, Беллой Ахмадулиной, Василием Аксёновым и другими молодыми русскими писателями в литературу пришли Юстинас Марцинкявичус, Олжас Сулейменов, Иван Драч, тот же Нодар Думбадзе — длинный и славный ряд ярких имён. Ренессанс наступил в театре, кинематографе, изобразительном искусстве — достаточно вспомнить Олега Ефремова, Анатолия Эфроса, Марлена Хуциева, Отара Иоселиани, Эрнста Неизвестного и многих других.

Наступило время, когда официальная критика того или иного деятеля культуры, наоборот, умножала славу и вызывала ещё больший интерес к его творчеству. Так было почти со всеми вышеназванными советскими авторами, а литературная Москва не раз вставала на защиту многих талантливых писателей с национальных окраин, подвергавшихся у себя дома несправедливым гонениям. Так было и с Айтматовым.

В послесталинское время наступил и своеобразный бум переводной литературы. На русском языке заговорили крупнейшие мастера XX века, от Франца Кафки до Сэмюэла Беккета, от Эрнеста Хемингуэя до Натали Саррот. Их книги расхватывались мгновенно, они ходили по рукам, попадали в список того привычного «дефицита», какими были цветные телевизоры, магнитофоны или джинсы. Вообще советское литературное западничество 1950— 1970-х годов второй половины XX века и его творческие итоги — это предмет отдельного и внимательного научного рассмотрения.

Советские люди, «томимые духовною жаждой», жадно ловили каждую новость литературной жизни Запада, но точно так же и читатели западного полушария внимательно следили за важными процессами в культуре социалистического Востока, включая национальные советские республики. Этот неподдельный интерес подогревала и холодная война, развернувшаяся в мире именно в эти десятилетия и в конце концов подточившая экономические силы как СССР, так и стран Восточного блока.

Знакомство и усвоение художественного опыта способствовало расширению творческого кругозора советских писателей, которых всё меньше стесняли идейно-эстетические установки социалистического реализма в его классических формах.

Ярким воплощением этой эпохи перемен стало явление Чингиза Айтматова.

Теперь, когда его нет в живых и творческое наследие писателя предстало в своей завершённости, когда мы имеем возможность рассмотреть его творчество в самом широком культурно-историческом контексте, становится ясным, что это явление обусловили, по меньшей мере, два фактора: возрождённый культурно и социально-экономически Киргизстан второй половины прошлого века и великая и могучая держава по имени Советский Союз. Писательское становление и развитие Айтматова так или иначе является органичным следствием этого феномена. Художник, чьи корни уходят глубоко в национальную почву, он поднялся до такого уровня эстетически-философских обобщений, что его можно без преувеличения назвать писателем державным, имперским.

В связи с этим уместно процитировать одного из лучших критиков Айтматова, Георгия Гачева, который в конце 1980-х писал: «Народу Чингиза сколько выпало в веке XX прожить, перейти и перемыслить. Только из пелён сонного патриархального состояния, в котором он застыл на тысячелетие, ввергнут он был в XX веке в водоворот всемирной истории и, не успев оглянуться, оказался уже в социализме. Вот и продирает до сих пор его человек, Чингиз Айтматов, глаза, и всё думает, думает, думает: что же произошло? Что есть, что будет? И это не только его народа мысль, но более масштабная дума — за всё человечество. Ибо для XX века типично, что народы, долгое время стоявшие в стороне от магистральных путей мировой истории, включаются в неё, и бурно, ускоренно развиваясь, перепрыгивают со стадий древних — в наисовременнейшие. Недаром Айтматова переводят на многие языки: близки судьбы и думы его героев людям из многих стран Азии, Африки, Латинской Америки; и опыт, что накопил его киргизский советский народ: и исторический, и душевно-эмоциональный, и мыслительный, и художественный, всем в поучение оказывается.