Четырнадцатый апостол - [11]

На чужой войне…

«Ты далеко, далеко, далеко…»

Ты далеко, далеко, далеко,

В стране у которой имён два.

Боже, склоняется как легко

На плаху нежную моя голова.

Я ищу твой взгляд, но его нет,

И улыбка твоя, закусив губу,

Перекроет собою любой рассвет,

Как поднимет дремлющего в гробу.

Я хотел бы шутить, только ломит грудь,

Я хотел бы не верить тебе ни в чём.

Выводить своих хаски на санный путь

И метель разворачивать плечом.

В этот город вернуться со всем полком,

В орденах, при шашке и на коне.

Так небрежно покачивая чувств ком

И пытаясь забыть о том самом дне,

Когда ты сказала мне – никогда!

Ни любви, ни надежды, ни веры. Крест.

И молчали отпущенные повода,

Колокольный язык закусив окрет,

До той самой страны, где чужая речь,

До тех самых строк, за которыми тьма.

До тех самых вод, что успели стечь

В обещания…

            Вечер.

                   Зима, зима…

«Ты далеко, далеко, далеко…»

В Будапеште осень.

Матовые ветви.

Люди взглядом косят,

Взгляды неприветливы.

Откровенно хмурятся,

Смотрят, как в прицел…

На венгерских улицах –

Русский офицер!

Кто, зачем, откуда?

Здесь не нужен он.

То ли верит в чудо,

То ли видит сон…

Воин-победитель

Смотрит и молчит.

Тёмно-синий китель –

Разве это щит?

Ни упрёк, ни жалость,

Ни пустой вопрос.

К орденам прижалось

Пламя белых роз.

Мимо или мнимо,

Он идёт на цель –

Ждёт свою любимую

Русский офицер…

«Я привыкну, я устану…»

Я привыкну, я устану

Разгибать кольцо событий.

Понемногу перестану

Связывать обрывки нитей

Наших прошлых отношений.

Бесполезное искусство –

В свете правильных решений

Подчинять рассудку чувства.

За окошком тихо кружит

Венский вальс о первом снеге

И твою святую душу

Навсегда омоет в неге.

Кровь с разрезанной ладони

Или боль стихотворенья.

Над хребтом кавказским тонет

Ледяное всепрощенье.

Я останусь, ибо грешен.

В том, что я тебя не слушал.

В пулемётном стуке Гершвин

Музыкой бинтует душу…

«Крутобёдрые итальянки, красивые, как заря…»

Крутобёдрые итальянки, красивые, как заря,

Улыбаются мне от души. Зря!

Потому что пора. И ваш маленький аэропорт

Ждёт меня. А любовь не спорт.

У неё есть душа, неземной красоты глаза,

В которых есть всё. Земля и лоза,

Отражающиеся в лике небес голубые моря,

Солнце в предвкушении декабря,

Соль поцелуя, уснувшего в самом краешке губ,

Земля, корнями держащая дуб,

Песня негромкая из потаённых глубин груди,

Вера во всё лучшее впереди.

Потому что иначе просто не может быть!

Не дышать, не лететь, не жить.

Как не верить в сказку и как не пить вино,

Как, ныряя, не видеть дно,

Как раскидывать щедро взглядов сияющие жемчуга

К чужим улыбкам и ногам.

Но теперь со мною всегда пребудет моя любовь!

Пусть эстеты уныло гнут бровь,

Фиолетово! Ибо здесь с казачьим чубом лихим

Наизусть

        учат ангелы

                мои стихи…

«Эта девушка плакала на моем плече…»

Эта девушка плакала на моем плече,

И кристаллы соли царапали кожу.

День был точно наш, а закат ничей,

И тревожно сидели боги в ложе.

Потому что театр масок скис,

Мы их всех узнавали навскидку, сразу.

Не моя судьба, не её каприз,

Как улыбка музы, невидимой глазу.

Как расчёт по факту – один патрон

На шесть гнёзд в барабане, сухой остаток.

А на гроб положат рододендрон,

Бело-жёлтый, как цвет армейских палаток.

Я же, баюкая маленький револьвер,

Буду думать о той, что ушла в рассветное,

Что была самой светлою из вер,

Всех земных религий. И ей, не сетуя,

Можно сердце отдать, как узду коня.

Можно жизнь под ноги, как шаль на плечи.

К середине века, к исходу дня

Разглядеть под её ресницами Вечность.

И сойти на дальней ветке метро

Прочитав, как это ранее делал профи –

Разодрать себе кожу, выломать ребро,

Из него вырезая Её профиль…

«Ты так далеко, что за гранью не видно профиля…»

Ты так далеко, что за гранью не видно профиля,

Упрямого лба твоего, тонкого носа и мягких губ…

И в небе луна грозится рогами красными Тойфеля,

И синею сталью отсвечивает Железоруб,

Я даже не знаю, с чего начинать отсчёт динамики.

От первого взгляда случайного или от первого «да»?

«Да…», конечно, короче, ярче, но в нём есть оттенок паники,

Некое мнимое бегство в мифическое «никогда»…

Возможно, от взгляда? Но, Господи, их же так много!

Какой был важней, судьбоноснее и вообще,

Взгляд – не зеленый свет, открывающий всем дорогу,

Но он и не входит в обычное положение вещей.

Тоже не так… Бред… Бессмыслица и занудство…

Я устаю держать на плечах этот небесный свод.

А грех графомании сродни греху рукоблудства,

И месть моих рифм продолжается сотый год…

В чужих городах, отелях, под чашку эспрессо

Неровными, нервными строками пачкая белый лист,

Словно салфетку к губам приложив – «А стихи-то пресные!» –

Шепчет мне зло на ухо вечный мой антагонист.

Я же готов срываться в крик, какая к чертям поэзия!

Ты далеко, мы не рядом, и бесит несходство дней –

Снова с тобой. Без тебя. Надуманная компрессия.

И я не могу ни гнать, ни сдержать вороных коней…

А только вцепившись намертво в чёрную гриву века,

Сжимать своё сердце до крови, не смея взглянуть вниз.

Не чувствуя боль от стрелы, навылет пронзающей веко,

Как твой последний укор,

                поцелуй

                     и слепой каприз…

«Девочка, я же не волк. Не надо меня бояться…»

Девочка, я же не волк. Не надо меня бояться.

В саду моём много настурций, шиповника и диких роз.