Четырех царей слуга - [171]

   — Его величество сидел свободно на дорогом изукрашенном кресле, а не на отцовском троне из слоновьей кости. Такого раньше не бывало...

   — Мой государь впервые на приёмах отказался от телохранителей. Рынд для шведских послов не ставили...

   — И кафтан на его величестве был европейского шитья. Ни собольих шуб тебе, парчой крытых, ни царской золотой короны с каменьями. Голова государя была впервые не крыта...

   — И про здоровье короля шведского спросил он сразу, и грамоту послов принял сам, а не ближний боярин Лев Кириллович Нарышкин. Тот от такого непослушания регламенту даже в лице изменился...

   — Королевского посла прервал, когда тот титулы его царского величества произносил. Значит, не будет Стокгольм в фаворе у Москвы...

   — Яков, сын мой, чувствую сердцем своим, что быть войне Московии со Швецией. Понимаю — из-за моря. Тебе на той большой войне обязательно быть придётся. Свои я уже отвоевал — и против поляков, и против шведов, и против турок с крымскими татарами, и против мятежных московских стрельцов.

   — Не волнуйся, отец. Шпаги Гордонов ещё послужат царю Московии и чести нашего шотландского рода...

Действительно, генерал Пётр Иванович Гордон последний раз встал на ноги 13 октября 1699 года. В тот день он откомандовал своим Бутырским полком, участвовавшим в приёмной аудиенции посольства королевства Швеции. Пётр через Алексашку Меншикова передал ему с сыном царскую благодарность — на свейских послов солдатские полки Русского царства произвели неплохое впечатление.

Те же послы не без интереса присматривались к убелённому сединами высокорослому генералу в блестевшей на холодном октябрьском солнце стальной кирасе. Дипломаты из Стокгольма знали, что генерал Патрик Гордон в годы своей офицерской юности служил в кавалерии шведской армии. И службу в ней он оставил не по корысти, предложив свою шпагу царю московитов.

Первый посол Шведского королевства канцлер Яган Бергенгельм, много наслышавшийся о достоинствах генерала Патрика Гордона и его близких, дружеских отношениях с монархом Московии, вполголоса заметил своим спутникам:

   — Похоже, наше королевское величество Карл потерял в этом шотландском наёмнике способного военачальника.

   — Вы правы, ваша светлость барон, Гордон вырос на службе у московского царя до большого генерала. Но у нас на королевской службе осталось ещё немало шотландцев.

   — Знаю. И все эти британские горцы хотят выслужиться перед его королевским величеством.

   — В мирное время им это вряд ли удастся. Вот если только наш король Карл начнёт войну с кем-нибудь из соседей.

   — Например, с Московией. Ведь наша Швеция по-соседски воевала с ней не раз, ещё с времён ярла Биргера.

   — Всё возможно. Кто знает, не захочет ли царь Пётр вернуть себе новгородские земли на берегах Невы.

   — Вы правы, господин канцлер. Время скоро покажет, где царь московитов начнёт искать для себя новые морские пути. России стало тесно среди её лесов...

Смерть военного наставника Петра Великого

Гордон скончался в своём доме в Немецкой слободе утром 29 ноября 1699 года. Как пишет австрийский дипломат Иоанн Георг Корб, царь приказал отправить похороны своего военного наставника «с той же пышностью, что и генерала Лефорта».

Корб пишет: «Его царское величество навещал его пять раз во время его предсмертной болезни, а в последнюю ночь был у него дважды и собственной рукой закрыл ему глаза, когда тот испустил дыхание». Об этом же свидетельствует находившийся тогда в Москве иезуит Франциск Эмилиан, находившийся у постели умирающего до последнего мига.

В своём письме из русской столицы Франциск Эмилиан подробно описывает кончину царского любимца. Письмо начинается со слов: «Ослабела наша паства в своих силах, потому что наш столп, господин генерал Гордон простился с этим миром...»

Таким выражением иезуит отдавал последнюю дань шотландскому дворянину Патрику Леопольду Гордону, ревностному католику, прожившему почти всю свою сознательную жизнь в православном, «еретическом» Российском государстве, известном на рубеже XVII-XVIII веков в Европе ещё как Московия.

Тот же австрийский католический миссионер Франциск Эмилиан, последние дни безотлучно находившийся в гордоновском доме, описал их с большими подробностями:

«...Я был при нём до последней минуты. Во время этой болезни... он много раз врачевал себя св. исповедью и подкреплял св. причастием. В то время, как я совершил таинство елеосвящения, он просил, чтобы мы оба (с другим иезуитом Иоанном Берулой) пришли к нему, и, когда это было исполнено, он простился с нами.

В полдень прибыл и светлейший царь. Увидев, что я стою у умирающего, он спросил генерала:

   — Это врач твой?

Господин генерал отвечал на это:

   — Да, светлейший государь! Телесные врачи теперь мне не помогут; единственное утешение мне — врач моей души.

На это царь ответил... После того светлейший царь совещался с находившимися тут врачами и сам советовал разные средства. Прибыв затем опять, около 11 часов ночи, когда я тут находился неотступно и когда больному, по-видимому, стало лучше, царь удалился с великим утешением; но вскоре после его ухода боли стали сильно увеличиваться, так что генерал сказал мне: