Четыре войны морского офицера. От Русско-японской до Чакской войны - [148]

В мгновение ока он связан по рукам и ногам сплетенными из пальмовых фибр веревками и лежит так же неподвижно, как только что сраженный им дикарь. Из месива костей, кожи, перьев и волос в том месте, где была голова дикаря, течет в его сторону струйка крови и пачкает его парусиновые штаны.

– Ныне отпущаеши раба Твоего, Владыко… – шепчет Еремин запекшимися устами и закрывает глаза…

V

На «Кротком» за судьбу баркаса и посланных на нем людей начали беспокоиться уже с полдня. Там видели, что баркас благополучно прошел буруны и вошел в реку, скрывшись за поворотом влево. По расчетам командира, к обеду он обязательно должен был вернуться, если не случится чего-нибудь непредвиденного. Между тем команда давно уже отобедала щами из солонины и кислой капусты, тоже и офицеры, стол которых немногим был богаче командного.

Сейчас же после обеда, командир вышел на палубу, посматривая, от времени до времени, в коротенькую трубку-одноглазку – не возвращается ли баркас. Когда на баке пробило две склянки, он вызвал старшего офицера.

– Судьба баркаса меня зело беспокоит, сударь, – сказал капитан, когда старший офицер подошел к нему и снял фуражку в ожидании приказаний.

– Не прикажете ли приготовить другую шлюпку, чтобы послать на розыски?

– Да-с, сударь, и не одну шлюпку, а все, кроме моего вельбота. Подождем еще часок и, ежели к двум часам баркаса не будет, то вы сами отправитесь в экспедицию со всей абордажной партией корабля. В реку не входите, а высаживайтесь на берегу бухты, подле устья, и высадившись, идите вдоль берега реки, пока не дойдете до того места, где брал воду баркас, если не встретите его возвращающимся. Излишним почитаю указывать вам, сколь сугубая осторожность должна быть соблюдаема вами в сей экспедиции, ибо весьма и весьма опасаюсь, что невозвращение мичмана Дейбнера и его людей не иначе объяснено быть может, как тем, что сделались они жертвами нападения дикарей.

Получив все нужные указания, старший офицер вызвал наверх абордажную партию корабля, и, проверив ее, приказал подготовиться к десанту, после чего приступил к спуску на воду шлюпок. Еще не было двух часов, как назначенные в десант люди, гремя амуницией и неловко шагая в тяжелых высоких сапогах, от которых отвыкли ноги за долгое плаванье в тропиках, стали рассаживаться по шлюпкам.

С первым ударом бакового колокола, отбивающего четыре склянки, капитан, не покидавший верхней палубы, махнул рукой:

– С Богом!

Три шлюпки одновременно отвалили от борта «Кроткого», и недружно гребя – мушкеты, патронные сумки и походная амуниция сильно стесняли гребцов, – направились к берегу, провожаемые завистливыми взглядами оставшейся на борту команды, которая вся рвалась принять участие в выручке попавших в беду земляков.

Бурун у берега был невелик, и высадка произошла быстро и благополучно. Оставив при шлюпках вооруженных часовых, старший офицер построил своих людей в походный порядок и двинулся быстрым шагом вдоль левого берега реки, подымаясь вверх по ее течению. Солнце пекло немилосердно. Парусиновые куртки матросов сразу же взмокли от пота, который обильными струями катился по побагровевшим лицам. В лесу, в который пришлось войти вскоре же после береговой полосы, духота была, как в бане. Людям часто приходилось пускать в ход топоры, прорубаясь сквозь густой переплет лиан и ползучих растений, изображавших временами сплошную стену перед отрядом. Целые тучи мошкары и комаров злобно впивались в мокрые от пота лица и руки моряков. Иногда, чтобы обойти особенно густую чащу, вырастающую на пути перед отрядом, он входил в реку и шел по воде; люди брели временами по пояс, подняв высоко мушкеты.

Вот поворот реки влево. За ним лес на берегу несколько поредел, и десант пошел быстрее.

– Гляди-ка, никак баркас наш! – послышался возглас шедшего впереди дозорного.

Старший офицер, бегом, насколько позволяла почва, кинулся на услышанный им возглас, обгоняя отряд.

– Где, где баркас?

– Да вот же он! – ответил дозорный, указывая пальцем на небольшую излучину реки, где белело какое-то пятно. Офицер кинулся туда. За ним, гремя амуницией, поспешал отряд.

Это действительно был баркас «Кроткого». Берег перед ним на большом пространстве был истоптан; повсюду видны были следы многочисленных ног. Баркас был пуст. Не было ни анкерков, ни весел, ни крюков, был унесен даже его флаг. Выкрашенные белой краской борта и дно баркаса были во многих местах испачканы бурыми пятнами уже засохшей крови, облепленными тучами каких-то крупных зеленых мух. На небольшой полянке, прилегающей к этому берегу реки, в одном месте изумрудная травка была особенно сильно помята и то там, то тут покрыта теми же бурыми пятнами.

– Гляди-кось, чтой-то я нашел! – Один из матросов нагнулся и что-то поднял из травы там, где она особенно сильно была примята.

– Неси, покажи старшему офицеру, – послышались голоса.

Найденный предмет оказался коротенькой глиняной курительной трубкой, которая в те времена употреблялась матросами.

– Да это никак трубка Еремина, дозвольте взглянуть, – сказал находившийся в отряде унтер-офицер, и, взяв трубку из рук старшего офицера, внимательно рассмотрел ее. – Так и есть, его трубка, ереминская.