Год 1920-й надолго останется в памяти по крайней мере двух государств и народов. На огромном пространстве между Днепром, Березиной и Западной Двиной, с одной стороны, и Вислой – с другой, в вооруженной борьбе решались судьбы Польши и соседней с нами Советской России. В то же время исход этой борьбы на какое-то время определил и судьбы миллионов людей, которые были представлены сражающимися здесь войсками и их полководцами. Я не хочу вдаваться в рассуждения о том, не выходило ли значение боев, которые велись в 1920 году, далеко за рамки территории, расположенной между границами обоих воюющих государств; несомненно одно – нервное напряжение во всем цивилизованном мире было чрезвычайно велико, и к нам, тогдашним воинам, было обращено множество взоров, наполненных то тревогой, то надеждой, то слезами горечи, то улыбкой счастья. Поэтому неудивительно, что присущая человеку любознательность требует разрешения загадок и сомнений, которые волновали тогда людей. Понятен и наш интерес, интерес главных действующих лиц тех исторических событий, к поступкам, мыслям и даже мельчайшим подробностям работы тех, с кем нам пришлось скрестить шпаги. Пан Тухачевский (не могу найти другой формы обращения, так как не знаю, не обижу ли чем-нибудь своего бывшего противника, если буду называть его чины и звания) недавно издал книжицу под названием «Поход за Вислу». В свою очередь, польские издатели этой книжонки попросили меня дать свою оценку этому сочинению, желая сопоставить взгляды командующих обеих противоборствующих сторон и их подходы к описанию конкретных событий. По-моему, это была неплохая мысль, потому что такое рассмотрение одного и того же явления с двух сторон дает самое большое приближение к реальной правде и может стать очень хорошей основой для любого серьезного историка. Несомненно, п. Тухачевский[1] имеет передо мной преимущество, так сказать, первенство в захвате инициативы – он начал первым. Поэтому по воле обстоятельств я с самого начала оказался связанным как композицией и структурой его труда, так и его методами освещения событий; в литературном же труде, равно как и труде ратном, это немаловажное преимущество. А учитывая то, что и в нашем военном столкновении с точки зрения инициативы судьба была благосклонна не ко мне, а к противоположной стороне, я охотно согласился на предложение издателей, тем более что сам подход п. Тухачевского к данной теме отвечает потребностям широких кругов нашей общественности в освещении многих явлений и событий, так глубоко пережитых нами в переломном для нашей родины 1920 году.
Так, п. Тухачевский, издавая под указанным названием свои лекции на дополнительном курсе военной академии в Москве, пошел так далеко в ограничении их содержания, что свел их, как говорится во вступлении, к «общему стратегическому обзору операций», а «рассмотрения стратегических деталей и тактических действий соединений» он решил вообще избежать. Поэтому сочинение п. Тухачевского становится доступным широким кругам читающей общественности. Ведь стратегия, представленная в таком широком виде, без ее тесного увязывания как с тонкостями этой науки, так и с тактикой действий войск, освобождает пишущего или говорящего от тяжело воспринимаемого средним читателем анализа боевых ситуаций, не требует трудных для расшифровки неспециалистами схем и карт и одновременно переносит читателя или слушателя в ту область, где начинает господствовать, иногда безраздельно, зачастую неуловимое для точного анализа очарование военного искусства. Границы каждого вида искусства пролегают там, где среднеобразованный человек обращается относительно свободно или по крайней мере свободно себя чувствует: когда проводится выставка картин, тот, кто никогда не держал кисти в руках, совершенно свободно распространяется о художниках и их манере, когда же дело доходит до выставки военных действий, то нет более широко обсуждаемой темы, чем стратегические просчеты, недостатки и достоинства главных действующих лиц войны, и чаще всего именно их участием в ней ограничивается область стратегического военного искусства. Когда наш Станьчик говорит, что больше всего на свете таких врачей, которые умеют только давать советы больным, то смею уверить моего многоуважаемого соотечественника, что во время войны появляется несметное множество мудрых стратегов, которые умеют лишь свободно рассуждать о стратегических операциях. Поэтому сейчас, когда еще не смолкло эхо прошедшей войны, когда старые и молодые участники недавних побед и поражений еще рассказывают благодарным слушателям о своих похождениях, я признателен М. Тухачевскому за то, что своей работой он побудил меня вновь скрестить с ним шпаги, на сей раз невинно, на бумаге. Надеюсь, что таким образом мы оба будем содействовать более обоснованному и аргументированному решению спора между стратегическими дилетантами в обеих наших странах.
Когда я говорю о скрещении шпаг и отмечаю преимущество п. Тухачевского, имеющего право их выбора, хочу сразу же оговориться, что у меня тоже есть свои преимущества, которыми я не премину воспользоваться. Первым является то, что история поставила меня выше п. Тухачевского. Он командовал, правда, большей, но все же только частью воевавших советских войск, в то время как я был Верховным главнокомандующим всей польской армии. Если он, как подчиненный, в своих планах и намерениях иногда был связан необходимостью выполнять приказы начальников и обходиться выделяемыми ему силами и средствами для ведения войны, то у меня в этом отношении была полная свобода. По этой же причине обстоятельства заставляли меня в области высшей стратегии и военного искусства, а также в мыслях, с ними связанных, оперировать более высокими категориями, вращаться в более высоких сферах, чем это было отведено п. Тухачевскому. Меня утешает то, что на это мое естественное преимущество п. Тухачевский не обращает абсолютно никакого внимания, превращая меня в своих рассуждениях также в подчиненного то Генерального штаба Антанты, то мирового капитализма.
