1920 год. Советско-польская война - [2]

Остается обсудить другое преимущество с моей стороны, в связи с которым я долго колебался, стоит ли вообще браться за работу, о которой меня попросили. Если п. Тухачевский намеренно, как я уже имел возможность отметить, ограничился наиболее общим стратегическим обзором проведенных им операций и тем самым стал доступным для относительно широкого круга читающей общественности, то одновременно он действовал в ущерб себе, так как, повествуя о своей исторической деятельности по управлению большими массами войск, свел ее значение только лишь к функции командующего, часто производя впечатление ветряной мельницы, вращающейся вхолостую. Не хочу обижать или в чем-либо умалять п. Тухачевского, но, на мой взгляд, чрезмерная абстрактность лекций отделяет п. Тухачевского от армии, которой он командовал, такой зияющей пустотой, что только сделав над собой большое усилие, я смог бы идти по его следам и приспособить свою работу к его методике и к его композиции лекций.

По нескольку раз я перелистывал страницы книжки и никак не мог решить, взяться за предложенную работу или отказаться от нее. Потому что об исторических вещах, о событиях, которые реально происходили на войне, я не мог решиться писать так, как это сделал п. Тухачевский.

Я еще могу понять, если бы речь шла о лекции по общей стратегии или по какой-то другой ее части, и в качестве примера, иллюстрирующего мысль лектора, приводились бы те или иные обобщенные исторические факты – в этом случае метод п. Тухачевского был бы обоснован. Но ни само содержание изданной книжки, ни подход автора к теме не позволяли отнести работу п. Тухачевского к этой категории. Ее действительное содержание – это история ведущей мысли командующего советских войск, противостоящих нам на фронте севернее Припяти в безусловно прекрасной операции в 1920 году. И лишь одну небольшую часть лекций п. Тухачевского, а именно его анализ действий при помощи таранных масс, можно бы отнести к работам теоретического характера, требующим исторической иллюстрации. Если бы я пошел по следам п. Тухачевского, у которого эта теоретическая часть занимает лишь мизерное место, а остальное представляет собой историю в строгом смысле этого слова, я был бы вынужден нарушить все законы логики и законы истории, всегда довлеющей над великими военачальниками. Заставить же себя пойти на это я не мог.

Без сомнения, для истории любой войны необходимым источником является анализ хода мыслей, движений души каждого из военачальников. Ведь влияние, которое их мыслительная деятельность оказывает на исход войны, так велико, что без этого военная история становится непонятной, часто чудаковатой смесью бессистемных фактов и фактиков, где явление победы или поражения никак не удается поместить в рамки причинно-следственных связей, и оно зависает в какой-то абстрактной пустоте, неизвестно почему увенчивая лавром головы одних и заливая краской стыда лица других.

С этой стороны книга п. Тухачевского, без сомнения, представляет собой ценный исторический материал, так как в ней он раскрывает свои мысли военачальника и анализирует свою деятельность по управлению войсками.

Но тогда чрезмерная абстрактность книги дает нам образ человека, который – как я уже говорил – анализирует только свой мозг или свое сердце, намеренно отказываясь или просто не умея увязывать свои мысли с повседневной жизнедеятельностью войск, которая не только не всегда отвечает замыслам и намерениям командующего, но зачастую им противоречит или вынуждена противоречить вследствие действий войск противника.

Этим я отнюдь не хочу сказать, что п. Тухачевский именно так и управлял войсками, не хочу использовать во всей полноте свое таким способом полученное преимущество, но я не могу избавиться от мысли, что очень многие события в операциях 1920 года происходили так, а не иначе именно из-за склонности п. Тухачевского к управлению армией как раз таким абстрактным способом. В своем же стиле управления войсками я никогда не замечал такой склонности, и, если бы я решился взяться за предложенную работу, я никогда не стал бы размышлять и тем более писать о своей командной деятельности – когда речь идет об истории – так, как это делает п. Тухачевский. Поэтому я не отказываюсь от того естественного преимущества в нашем единоборстве на бумаге, которое мне предоставляет связь всех моих мыслей, всей работы моего ума с действиями командиров, которые были мне тогда подчинены.

Я так долго задержал внимание читателя на вступлении, не переходя к основному содержанию для того, чтобы избежать впоследствии многих отступлений от основной мысли работы, которые я должен был бы делать в процессе повествования, прослеживая ход операций 1920 года вслед за п. Тухачевским. Но уж если я решил вначале убрать помехи в работе, хочу сразу же прояснить еще несколько моментов.

Во-первых, я не хочу подражать п. Тухачевскому с точки зрения стиля, в каком он написал свою работу; конечно, он писал свою книжку не для нас, поляков и польских солдат, но своим, если можно так выразиться, сильно публицистическим уклоном он, прямо скажем, отнюдь не украсил свою работу. В его стиле прослеживается как бы желание агитировать своих слушателей или читателей в сочетании с настойчивой попыткой унизить своих противников. И хотя я лично не имею претензий к п. Тухачевскому за его колоритные описания масс, воевавших против него в 1920 году, за явное стремление предать нас общественному презрению, постараюсь избегать в своем ответе даже такого обычного у нас слова, как «большевик», потому что это выражение приобрело у поляков оттенок пренебрежения и желания оскорбить. Это вовсе не исключает того, что я выскажу свое отношение к взглядам п. Тухачевского по социально-политическим вопросам; они эпизодически разбросаны по разным частям лекций, а в концентрированном виде собраны в специальной главе под названием «Революция извне». Мне это представляется необходимым, так как социально-политические факторы несомненно играли очень большую роль и в самой войне и в замыслах военачальников.