Четыре ветра. Книга первая - [63]

Шрифт
Интервал


Кто-то был там вокруг, их было трое, но в моих глазах всё двоилось. Они мрачными тенями склонились над ним, застлав его лицо от моего взора. Что-то делали с его руками. Я чувствовала запах спирта, медикаментов и горького миндаля. Запах цианида - парфюм самой смерти.


Сверкающие капли падали на его кожу.


Каждая капля запечатлевала одинокий удар сердца.


Я горела в агонии, я знаю что это последние мои минуты. Я умираю, слишко знакомая холодная тяжесть.


Последняя капля сияния на кожу и прямая линия становиться кривой. Голос говорит: " 4 минуты".


Они отошли.


Я увидела его лицо.


Я видела его.


Я знала его.


- Андрей...


Меня подхватили сильные руки, прежде чем я успела упасть.


- Тихо. - Уриил заботливо убрал волосы с моего лица, - Ты как? В норме?


- Что это... - мой голос был шёпотом. Я словно сломалась и рассыпалась. Моё сердце гулко ударялось о рёбра вызывая вспышки боли в местах едва подживших ранений.


- Тихо. - шепнул архангел всматриваясь в мои глаза. Он отпустил меня, отступая.


- Это ещё что такое?


- Я не исцелитель. - замотал он головой, - Спроси у Рафаила.


Я схватила всё это с собой, ткнув Уриила пальцем в грудь.


- Ты идёшь со мной!


- Всё равно туда собирался.


Ясное дело без Рафаила тут не разобраться.


...


Идя по каридору к главной лаборатории, на лёгкие звуки в стиле регги, говорящие о том что Рафаил на месте, я осторожно спросила Уриила:


- Откуда?


Мы синхронно заозиралась. Мы кажется стали параноиками.


- Чья-то смерть. - ответил он тихо, - Это то, что видел один умирающий, перед тем как уснуть мертвенным сном. Порой мы видим такие вещи. А ты что, знаешь его, того кто умер? - спросил он следом.


- Хуже. - выдохнула я, переступая порог лаборатории наполненной музыкой Боба Марли.


- Рафаил! - позвала я. Архангел выглянул из смежного помещения, за ним несколько комичным образом покачиваясь в такт, выплыл шар, от коего собственно и распространялась музыка.


- Здравствуй, брат.


- И вам того же. - улыбнулся Раф.


- На вот глянь, - Уриил бросил ему колбочку с чем-то, - скажи нам что это такое.


Я послала Рафу шар в материалами вдогонку. Всё кроме видения, это лишнее сейчас, нужно как минимум раздобыть образец, или привести Рафаила непосредственно к образцу.


Поймав и шар и колбу, Раф, подошёл к столу с пробирками. Развернув проекцию, принялся планомерно разбирать файлы. Они явно ужаснули и озадачили его. Вскрыв колбу, он подцепил оттуда волос, и просканировав развернул проекцией ДНК цепочку. Один внимательный взгляд и Рафаил присвистнул, тем образом не предвещающий ничего хорошего. Он по инерции вплёл одну руку в плотные золотые кудри. Вид у него был растрепанный и слегка сумасшедший, собственно как и всегда. Честно признаться в повседневной жизни, мимо зала заседаний где военный мундир обязательный дресс-код, Рафаил похож на хиппи или на сёрфера. Порой может забавлять, сочетание длинных шорт бермудов, ожерелья из деревянных бус и лаборантского белого халата. Особенно сейчас в окружении шаров с файлами, в свёрнутом виде сильно напоминающие мыльные пузыри.


- Ну как тебе? - поинтересовалась я сев на стол, и подцепив с него какую-то штуковину.


Рафаил отмер, отнял у меня странную коническую воронку, и в священном ужасе посмотрел в мои глаза.


- Что это?


- На земле сейчас эти вспышки, так что, это я у тебя хотела бы узнать, что это?


Рафаил всматривался в проекцию ДНК, увеличивая её, и сверяясь с информацией из моих файлов. Достав из кармана халата красную бандану, он завязал её вокруг головы убирая непослушные кудряшки от лица. Пара мелких косичек, с нанизанными на них бусинками свисли поверх повязки, когда он едва ли не носом прилип к модели, высматривая что-то, и что-то выбрасывая от туда, как ненужные элементы. Помогла братцу и приподняла модель выше, на уровень его глаз, чтобы он не склонялся в такой неудобной позе. Он словно не замечая этого выровнялся вместе с протекцией, не прекращая манипуляции. Затем он резко отстранился, встав в позу, он обхватил себя за подбородок. Его брови рисовали встревоженные линии, а взгляд то фокусировался то рассредотачивался на проекции.


- Не поверишь. - сказал он и замолчал.


- И? - подтолкнула я. У него был такой вид, что мне уже натерпелось узнать вердикт.


Рафаил создал отдельную модель в пару движений.


- Видишь, - указал он, - это вирус который унёс намедне полмиллиона. Он функционирует только в живом носителе.


- Птицы? - догадалась я, - Носитель умирает, и вирус вместе с ним?


- Верно. - подтвердил Раф, - Но те у кого остался иммунитет, то бишь те...


- Да, те кто пережил все вспышки, я не глупая, Раф, давай в темпе. - поторопила я.


- Обнаружить было нереально, вирус нейтрализовался. Но как итог: Птиц нет, насекомые остались и ничего им теперь не мешает, а аномально высокая температура, только способствует. - намекнул он на термальнцю плазму, над Сибирью. Затем он изъял из модели фрагмент, и сверил его с другим, - Некий геном переносимый насекомыми взаимодействует именно вот с этими остаточными последами вируса в организме и вызывает отравляющую реакцию.


Мы с Уриилом переглянулись, я решила осведомишься точнее:


- Некий? Что ещё за некий геном, Раф?


Еще от автора Алёна Сергеевна Лепская
Рок, туше́ и белая ворона

Между «полнолунием и затмением», она где-то посередине. Она непредсказуема, неприкосновенна, непоследовательна… невменяема. Она обычно-необычная, как параллельный перпендикуляр. Порядок вообще никогда не входил в число верных друзей юной гитаристки — Тори. И будущее её такая же неизвестная переменная, как тёмная сторона луны. Такая же тёмная как и её злейший враг, деспотичный рок-музыкант. И демоны. И речь не о тех демонах что таятся в преисподней, речь о тех демонах, что таятся в наших умах. Она прячет ото всех свою эмоциональную уязвимость, он — её отсутствие.


Анафема в десятый круг

Что такое любовь ― вопрос, равносильный пожалуй вопросу о первичной материи во Вселенной. Так как же понять, что не заблуждаешься? И как вообще не заблудиться в отношениях без намёка даже не компас? Тори, чтобы добраться до истины, придётся обойти не мало айсбергов: собственные воспоминания, странный знакомый-незнакомец вторгающийся в её жизнь, фанатичная опека матери и то, что осталось у Рафа за спиной. Но то, что происходит с Рафом за её спиной ― айсберг, оставляющий фатальную пробоину. И лишь когда над Тори сомкнутся волны, Раф ответит на вопрос равносильный загадке первичной материи.


Рекомендуем почитать
Скиталец в сновидениях

Любовь, похожая на сон. Всем, кто не верит в реальность нашего мира, посвящается…


Писатель и рыба

По некоторым отзывам, текст обладает медитативным, «замедляющим» воздействием и может заменить йога-нидру. На работе читать с осторожностью!


Азарел

Карой Пап (1897–1945?), единственный венгерский писателей еврейского происхождения, который приобрел известность между двумя мировыми войнами, посвятил основную часть своего творчества проблемам еврейства. Роман «Азарел», самая большая удача писателя, — это трагическая история еврейского ребенка, рассказанная от его имени. Младенцем отданный фанатически религиозному деду, он затем возвращается во внешне благополучную семью отца, местного раввина, где терзается недостатком любви, внимания, нежности и оказывается на грани тяжелого душевного заболевания…


Чабанка

Вы служили в армии? А зря. Советский Союз, Одесский военный округ, стройбат. Стройбат в середине 80-х, когда студенты были смешаны с ранее судимыми в одной кастрюле, где кипели интриги и противоречия, где страшное оттенялось смешным, а тоска — удачей. Это не сборник баек и анекдотов. Описанное не выдумка, при всей невероятности многих событий в действительности всё так и было. Действие не ограничивается армейскими годами, книга полна зарисовок времени, когда молодость совпала с закатом эпохи. Содержит нецензурную брань.


Рассказы с того света

В «Рассказах с того света» (1995) американской писательницы Эстер М. Бронер сталкиваются взгляды разных поколений — дочери, современной интеллектуалки, и матери, бежавшей от погромов из России в Америку, которым трудно понять друг друга. После смерти матери дочь держит траур, ведет уже мысленные разговоры с матерью, и к концу траура ей со щемящим чувством невозвратной потери удается лучше понять мать и ее поколение.


Я грустью измеряю жизнь

Книгу вроде положено предварять аннотацией, в которой излагается суть содержимого книги, концепция автора. Но этим самым предварением навязывается некий угол восприятия, даются установки. Автор против этого. Если придёт желание и любопытство, откройте книгу, как лавку, в которой на рядах расставлен разный товар. Можете выбрать по вкусу или взять всё.