Четыре туберозы - [36]

             Некому жалеть.

             За тебя, Россия,

             Сладко умереть.

Ты теперь одна мне

И отец, и мать.

За тебя не жалко

Душу мне отдать.

             Не шумите, степи,

             Про тоску мою.

             Завтра, завтра лягу

             Я в честном бою.

III. ЛИРИКА ПЛЕНА

ВЕСНА В ПЛЕНУ

Лидии

Майский день, томительный и нежный,

Тают в небе облачные горы.

Впереди высокий вал прибрежный,

А за валом водные просторы.

Режет парус синие кочевья,

Ветви клёнов шепчут надо мною.

Всё равно вам, где шуметь, деревья,

Всё равно вам, где цвести весною.

Часовой шагами площадь мерит.

Я не помню, здесь живу давно ли.

Только сердце, сердце всё не верит,

Всё тоскует об ушедшей воле.

Где-то там пылает жизнь огнями,

Алый вихрь надежды и проклятий.

Нам осталось только грезить днями,

Да смотреть на море на закате.

Там, на море, шкун недвижных снасти,

Там, над морем, Штральзундские башни.

А про нас давно забыло счастье,

Новый день опять, как день вчерашний.

Блещут на волнах солнечные нити[106],

Тянут журавли двумя цепями.

На Восток вы, птицы, отнесите

Мой привет моей Прекрасной Даме.

Опишите остров тот безвестный,

Где живет её пленённый рыцарь,

Расскажите, что я бился честно,

Попросите верить и молиться.

Тает день, томительный и нежный,

Тают в небе облачные горы.

Впереди песчаный вал прибрежный,

А за валом синие просторы.

ЦАРИЦЕ-РОДИНЕ

I

О эти ночи уныний,

Долгие ночи в плену!

Ты — позабытый в пустыне,

Ты — погружённый ко дну.

Плачь, иль стони, или бейся,

Ты без конца одинок,

Ты ни на что не надейся,

Век не закончится срок.

Жизнь! Да была ли она-то?

Может, приснилась она.

Тучка плыла по закату,

Скрылась, и даль холодна.

Может, я умер, Царица,

Умер, и венчик на лбу.

Разве ты знаешь, что снится

Спящему в тёмном гробу?

Разве ты знаешь, как бьётся

Тот, кто живым схоронён?

Но и сквозь щели ворвётся

Новый чудовищный сон.

Тихо в подводной пустыне,

Тени проходят по дну.

О, эти ночи уныний,

Долгие ночи в плену!

II

Нет! Не сломлен я химерою,

Пусть один, как зверь в лесу,

Душу гордую и смелую

Я на волю донесу.

Мимо, злых ночей пророчества,

Пени робкие судьбе!

Я в провалах одиночества

Целый мир замкнул в себе.

Губят, слабое уродуя,

Стены проволок стальных.

Сберегу свою свободу я,

Знамя сильных и живых.

Весь усталый, весь израненный,

Я храню, что был мне дан,

Твой, Царица, дивно пламенный,

Твой чудесный талисман.

Мы от света замурованы,

Но во мне Царица — Ты,

Как бронёй, Тобой окованы

Сокровенные мечты.

Дни ли, месяцы ли, годы ли

Протекут в святой борьбе,

Проклят час, где б думы продали

Сердце, верное Тебе.

Окружён облавой целою,

Словно зверь в глухом лесу,

Душу — гордую и смелую

Я на волю донесу.

ТАЛАТТА!

I. НА ВОЛЕ

В осенний день, в чужой стране

Я ехал узкою тропою.

Ещё не зная о войне,

Горели клёны в вышине

Багряно-жёлтою листвою.

Был еле слышен стук копыт

Сквозь серы мох, внизу лежащий.

Порою дятел простучит

И снова спит зеленый скит,

Ни шелеста в дремучей чаще.

Во глубине лесных хором

Свершалось таинство, и плыли

Перед вечерним алтарём,

Теряясь в сумраке густом,

Столбы рубиновые пыли.

Открылось в зелени окно…

— Вот дятел замолчал, простукав, —

И рдело золотом оно,

Как бы мечом просечено

На кружеве старинных буков.

Я шпорю моего коня

Сквозь поредевший лес, и вскоре

Оно глянуло на меня

В венце из блеска и огня,

Многосмеющееся море.

И шум, и плеск, и свет, и синь,

И кипень зыблемой эмали,

Сады неведомых богинь

Ковром лазоревых пустынь

Уходят в золотые дали.

Вперёд! Вперёд! У ног коня

Бурлит серебряная пена.

Я здесь! Я твой! Услышь меня!

Я отблеск твоего огня,

Твой луч в тисках земного тлена.

И снова узкою тропой

Я тихо ехал в сонной пуще

И долго слышал за собой,

Как там, вдали, взывал прибой,

Всегда о Вечности поющий.

В тот час война и гнев людей

Казались так ненужно мелки,

И было на душе светлей,

И странен был среди ветвей

Далекий рокот перестрелки.

II. В ПЛЕНУ

Ровен, скучен стук вагона,

Тусклы шири небосклона,

За стеклом заиндевелым стынет пасмурный февраль.

Запахнув свой плащ потёртый,

На соломе распростёртый

Я слежу, как клубы дыма кроют облачную даль.

Шум колёс поёт бессменный:

Ты ненужный, жалкий, пленный…

И бессильные, и злые в душу просятся слова.

Долог счёт часам бессонным,

Под бинтом окровавлённым,

Как в кольце горит железном, опухая, голова.

В сотый раз и с той же силой

Вспоминаю всё, как было, —

Эти залпы, эти трупы, эти талые поля.

Коней смертное хрипенье,

Пуль пронзительное пенье,

От чудовищных ударов колыхается земля.

Пули с веток сыплют хвою,

Нас осталось только двое,

Белый гром ударил с неба, камнем падаем с коней.

Командир лежит убитый,

Возле — мох, снарядом взрытый,

Град железный по опушке хлещет звонче и сильней.

Дальше… Плен… Уйди, сознанье,

Прогони воспоминанье,

Что стучится в мозг усталый сотней грубых голосов.

Пусть сильней гудят колёса,

Ни ответа, ни вопроса

Не найду я в этом круге нескончаемых часов.

Вдруг светлей в вагоне стало,

Озарилось, заблистало,

Я привстал, перемогая мыслей тёмный хоровод.

Как червонцы из мониста

Падал сверху ток лучистый,

И под ним, смеясь, горели голубых громады вод.

В серебре прибой, как риза,

Нежным жемчугом унизан,

И сверкала, и сияла голубая бирюза…

И сквозь голос моря стройный

Кто-то светлый и спокойный,

Кто-то знающий и мудрый прямо глянул мне в глаза.