Четыре танкиста и собака - [271]

– Привет, жестянщик, – придержал он за руку одного с катушкой кабеля за спиной. – Куда?

– Пусти, – рванулся телефонист, но, увидев капральские нашивки, сказал: – На крышу тянем, для Старика.

Он бросился вверх по лестнице и успел как раз вовремя, чтобы не получить нагоняя от командира отделения.

– Осталась одна минута, – говорил в это время командир полка, глядя на часы. – Сложные маневры редко удаются. – Он слегка вздохнул.

– Бригада, – приказал в трубку полковник-артиллерист, – доложить о готовности.

В телефонной трубке слышалось журчание отвечающего ему голоса, а рядом пехотинец, глядя в бинокль, говорил:

– Трудно, конечно, но должны начинать сами.

В кругу стекол с черточками и крестиками делений в тысячных долях он видел освещенные блеском пожара руины домов и остатки станционного строения. От большой вывески сохранилась лишь часть, с четкими черными буквами на белом фоне. Два или три раза он перечитал эту покалеченную надпись: «Метро».

Итак, они не дошли. И нельзя предъявить им за это никаких претензий. Он ведь знал, что план составлялся в расчете на невероятность. Пора уже открывать огонь. Артиллерист напрасно тянет.

Черные прямоугольники станционных выходов вдруг осветились, разрыв изверг из них клубы пыли и дыма, как из кратера вулкана.

– Дошли, – радостно прошептал он.

На наблюдательный пункт долетел протяжный грохот разрыва, и пришлось кричать во весь голос:

– Начинай!

– Бригада, залпом, огонь! – приказал артиллерист в трубку.

Раздались звучные выстрелы, будто падали на железные весы картофелины из разорванного мешка, а минуту спустя площадь вокруг вокзала покрылась вспышками и раскаты разрывов переросли в непрерывный гул.

На первом этаже не видели вспышки, но, как только дрогнула земля и в лучах светильника закружилась пыль, все бросились к окнам. Вихура и младший Шавелло принялись торопливо долбить ломами потрескавшиеся кирпичи. Не прошло и минуты, как они бросили свой инструмент и, тяжело дыша, отступили к стене. Замурованные еще минуту назад, окна стали теперь воротами для атаки штурмовой группы.

Солдаты стояли тесно прижавшись друг к другу, с оружием в руках, готовые по первому знаку броситься вперед.

Зубрык вытирал потное лицо и шею полотенцем, которое достал из кармана.

– Есть? – спросил он Вихуру, дополняя слова жестом.

Капрал достал из кармана плоскую фляжку и протянул ему, не поворачивая головы. Фельдшер дрожащими пальцами открутил пробку.

– Что делать, черт возьми, – признался он, – если я не люблю выстрелов, просто не выношу их. – Запрокинув назад голову, он отхлебнул из фляжки порядочное количество содержимого.

Старший Шавелло был среди них самым спокойным и только вполголоса читал молитву:

– Пресвятая дева, отец небесный, позволь сегодня о милосердии просить…

Лажевский, стоя у самого отверстия, докуривал папиросу, прятал огонек в ладонь и с сочувствием смотрел на сержанта.

Маруся со своего места в конце шеренги протиснулась вперед, чтобы спросить подхорунжего:

– Сначала был взрыв, а артиллерия потом?

– Потом.

– Значит, начали наши.

– Наши, Огонек, наши. Хотел бы я быть там, – сказал Даниель, а про себя подумал, что радоваться еще рано, что по взрыву еще не отличишь своих от чужих, что этот взрыв мог быть последним звуком в жизни экипажа «Рыжего».

– Так оно и было, паненка, – объяснял Юзек. – Как только блеснуло, дядя сказал: «Рыжий»…

Не раздумывая много, Огонек, преисполненная радости, поцеловала младшего Шавелло в щеку и закричала:

– Наши дошли, дошли!

У Юзека от счастья закружилась голова, он покраснел и, поскольку цветов нигде поблизости не было, выбрал одну из гранат, висевших у него на поясе.

– Панна Марыся, – он протянул гранату девушке, – возьмите, паненка. Из всех, что у меня есть, эта самая лучшая.

Огонек взвесила в руке гранату и приветливо улыбнулась.

– К атаке приготовсь! – напевно, с виленским выговором приказал сержант Шавелло.

В то время когда артиллеристы гаубичной бригады вносили на шестой этаж свои разобранные на части 122-миллиметровые орудия – самые тяжелые грузы, с которыми им когда-либо приходилось иметь дело, Янек Кос переживал самые трудные минуты в своей жизни. Бечевка, привязанная к ошейнику Шарика, все еще не ослабевала, очевидно случилось что-то непредвиденное. Овчарка могла запутаться или потерять сознание, а взрыватель продолжал действовать – и ничто уже не могло предотвратить взрыв. Взрыв наступит так же неотвратимо, как ночь после дня или день после ночи.

Глотая слезы, Янек сказал Павлову:

– Все закончится сразу. Он не будет мучиться.

И именно в это время, когда Янек уже потерял всякую надежду, он почувствовал, что шнур ослаб. Он попробовал его выбирать. Шнур пошел ровно и быстро.

– Молодец пес, – сказал капитан.

– Ослабел. Пришлось отдохнуть, – говорил Кос, складывая бечевку кругами на земле. – Братцы! – закричал он радостно в сторону танка. – Кто-нибудь сбегайте в туннель, тащите сюда Томаша. Сейчас двинемся.

Первым выскочил и побежал Саакашвили.

– Около ста килограммов хорошего тротила осталось, – бурчал капитан, прикидываясь недовольным.

– Главное, что там рубанет. Через сколько?

– Минут через восемь.