Четыре стороны сердца - [24]

И он простер над столом руку, демонстрируя повязку.

– Какой ужас! – воскликнула Фанни. – Слава богу, вы еще легко отделались!

– Вот именно, – плаксиво ответил Анри, скривившись, как от жгучей боли.

– Нужно быть осторожней, отец, – вмешалась Мари-Лор, ничуть не взволнованная, как и Сандра. – Но что понадобилось этому японцу в нашей туренской глуши?

– Да, действительно, – подхватила Фанни, – это ведь так далеко от Японии. Вам следовало бы пригласить его на ужин.

– Да их тут семеро, они представляют самых крупных импортеров семян в Японии и Азии.

– Целых семеро! – воскликнул Людовик, внезапно очнувшись. – Ничего себе! Если к ним приплюсовать еще и наш дурацкий прием, то у нас здесь прямо-таки эпицентр светской жизни!

И он разразился таким радостным хохотом, что все остальные застыли в изумлении, кроме Фанни, которая рассмеялась вслед за ним. Что касается Анри, то он нахмурился и мрачно заметил:

– Напоминаю тебе, мой мальчик, что этот «дурацкий прием» организован специально ради тебя. Чтобы доказать нашим знакомым, что ты вернулся из своих больниц нормальным человеком, а не психом. Хотя лично я в этом не уверен.

– Ну, это мы еще посмотрим! – отбрил Людовик, не переставая смеяться.

– И еще хочу тебе напомнить, что, пока ты там развлекался с медсестрами, я здесь вкалывал с утра до вечера!

Наступило продолжительное молчание; все сидели, опустив глаза, и только Анри, слегка смутившись, плаксиво продолжал:

– В этом доме только я один и работаю. Ну и конечно, вы, моя дорогая, – добавил он, схватив и поцеловав руку Фанни.

Людовик рассмеялся еще громче:

– Увы, отец, с сестричками мне не повезло. Святые женщины, такие мускулистые, энергичные, – добавил он, обернувшись к Фанни с насмешливой миной озорного школьника, решившего завоевать внимание публики.

– Ну, ты, кажется, свое наверстал с юными помощницами мадам Амель, разве нет? – ядовито спросила Мари-Лор. – По крайней мере, так мне доложили.

«Она шипит, как ядовитая змейка», – подумала Фанни, у нее вдруг закружилась голова. Встав, она выпрямилась и гневно бросила:

– Я нахожу этот разговор крайне неприличным. Во всяком случае, он не для моих ушей. Прошу меня извинить…

И она вышла.

Филипп вежливо приподнялся со стула, Людовик перестал хохотать, и даже Анри Крессон слегка оробел.

Невидимое, но явное согласие между Фанни и Людовиком, а затем раздражение Фанни еще сильнее встревожили Филиппа. И возможно, даже Мари-Лор. Она тоже встала и последовала за матерью, впервые продемонстрировав таким образом семейную солидарность, которой доселе никто не замечал.

Мужчины остались одни. Анри пробормотал несколько фраз – видимо, извиняясь, но его не услышали. Тогда он поднялся, бросил: «Доброго вечера» – разъяренным тоном, каким командуют: «В постель!» И теперь за столом сидели только двое – Людовик, уставившийся в пол, и Филипп, уставившийся на Людовика.

– Как вы думаете, завтра будет хорошая погода? – спросил Филипп.

– Понятия не имею. Да и кто может знать…

– Ваша очаровательная теща, по-моему, очень на это надеется. Должен заметить, что эта женщина полна оптимизма. Воплощение нежности – в ее-то возрасте…

– Я не знаю, сколько ей лет, – ответил Людовик, снова улыбаясь, как будто не мог удержаться, и это вызвало у его названого дяди смутное раздражение. Филипп никак не был связан с Фанни и, хотя относился к ней с изысканной учтивостью, прекрасно видел, что она смотрит на него, как смотрят на старую фотографию или на мумию, каковой он иногда и сам себя ощущал.

8

Когда Фанни снова увидела Людовика, она поняла, что это уже не прежний странный субъект без возраста и характера и, уж конечно, не робкий сирота, а мужчина, которому она теперь почему-то принадлежала. Больше всего ее тревожила его незлобивость – он и не думал гневаться или обижаться, когда с ним говорили свысока, с неумолимой враждебностью людей, которые нанесли кому-то смертельное оскорбление и сами же ненавидят за это свою жертву. Его снисходительность – или забывчивость? – только усугубляла подозрения окружающих. Фанни боялась, что причиной их враждебности могут быть самые низменные соображения, например материальные, и новая привлекательность этого человека блекла перед такой гипотезой.

Она решила поразмыслить об этом ночью и даже, может быть, уехать поутру, но в любом случае подробно все обсудить с Людовиком. Однако, едва улегшись в свою провинциально-пышную кровать – с бутылкой минеральной воды «Эвиан», стоявшей рядом, на ночном столике, точно строгая дуэнья, – Фанни преспокойно заснула. И под ее сомкнутыми веками мелькало одно и то же видение – Людовик, его смеющееся лицо, почти вплотную к ее собственному, его золотистые глаза, сияющие от счастья. Она не понимала себя. Когда она впервые, много лет назад, увидела Квентина, с его сочными губами, с его внешностью типичного британца, в ней мгновенно вспыхнула любовь, вспыхнула страсть. Людовик же внушал ей только сочувствие и интерес. Так что же это с ней творится?!

Но что бы с ней ни творилось, она уже крепко спала и не услышала, как ее воздыхатель бросает в закрытые ставни мелкие камешки. И это наверняка было к лучшему.