Четыре фрейлины двора Людовика XIV - [46]

– Самое интересное есть и самое простое. Г-жа обер-гофмейстерина, обещав вам свою поддержку, начинает оказывать вам её через своё гостеприимство.

– О! о! это уже чересчур, секретничать в деле, после всего, очень легко признаваемом.

– Мы сейчас к этому приступим.

– Я кончаю свои вещественные объяснения. Осведомленные Жозефом, нам пришло на ум вас несколько помучить…

– О! шалуньи!

– Доставляя вам развлечение, в вашем одиночестве, мы выразили желание, легко исполнимое, провести в Кланьи время отсутствия двора; и мы играли, как вы говорите, в домового.

– И вы почти вылечили бедное сердце, очень больное…

– Мы хотим его вылечить совершенно, – сказала Клоринда.

Ален ответил только улыбкой, заключившейся взглядом, обращенным на Уранию.

– Разве вы ещё до сих пор любите эту Марию, тщеславную и неблагодарную?.. – вскричала девица де-Понс.

– Нет, – отвечал он тихо, – я её более не люблю.

– Слава Богу! потому что мы все на нее сердиты, не за доставшуюся ей благосклонность, которую мы презираем, но за то, что она не признала такого человека, как вы.

– Я её более не люблю, – повторил он, нагнувшись к уху Анаисы, – но и не могу её забыть!

Девица де-Бовё услыхала или угадала эти слова, и очень побледнела.

– Вы меня спрашивали, – начала опять Клоринда, – к чему столько предосторожностей в вашем помещении в этом замке? Мы тут видим, это девицы и я, две причины. Во-первых, известно всему двору, что г-жа обер-гофмейстерина питает страшное желание причинить неприятность своей сопернице, и что её постоянная мысль отомстить ей так, чтобы это составило эпоху.

– Ну что же! ничего не было бы удивительного в том, что рассчитывая на влияние своих прелестей и не предполагая, что вас соблазнить труднее, нежели короля, она хочет вами воспользоваться, чтоб отплатить тем же Марии де-Фонтанж, заставив себя обожать человеком, обожавшим её ранее.

– Какое безумство!.. – сказал молодой человек улыбаясь.

– Безумие, как вам будет угодно, мы знаем маркизу из её действий за несколько лет, будучи с ней в тесной дружбе. Она держала короля из-за самолюбия, но его общество по временам её очень тяготило; любезности, сказанные ими друг другу, достаточно это доказывают.

– Если она на это рассчитывала, – сказал небрежно Ален, – то она строила воздушные замки, не будем более об этом и говорить. Посмотрим на второе предположение.

– Вот оно: ей нужен товар для более удобного исполнения своих намерений, и не видя никого более готового ей помогать, она имеет в виду вас.

– Признаюсь, – сказал он очень серьезно, – что это более правдоподобно.

– А я вам объявляю, что если мое содействие вам полезно, то вы его приобрели.

– Мое также! – сказала Анаиса. – Вы себе не можете представить, как эта случайная герцогиня в состоянии оскорбить своих лучших друзей.

Девица де Бовё промолчала, что было замечено Аленом, как доказательство чрезвычайной деликатности, за которую он ей был благодарен. Но Анаиса и Клоринда, заметив, что вещи угрожали принять серьезный оборот, так как план их состоял в том, чтоб вырвать их любимца из его задумчивости, они опять весело заболтали, принудив его принять участие в беседе и достигли тысячью искусных проделок его сближения с Уранией, которая переходила по очереди от застенчивости к восхищению, увеличившая ещё более её грацию и красоту.

День таким образом окончился среди игр, музыки, даже танцев, до времени ужина.

Искусный Жозеф обо всем подумал. Под предлогом фантазии г-на кавалера, он накрыл узенький столик на четыре прибора, правда, в комнате выздоравливающего, и к блюдам, им принесенным, присоединились лакомства из другого отделения. Ни в чем не было недостатка: радость приправляла кушанья самая теснота стола способствовала к оживлению.

Анаиса и Клоринда посадили Алена и Уранию так близко друг возле друга; что, с самыми невинными намерениями, их колени должны были не раз прикасаться друг к другу под столом.

Отец в пустыне не устоял бы против искушения этих трех резвушек, готовых ему служить и ему нравиться. Св. Антоний, правда, не поддался искушениям Астарты, но Антоний был стар, и Астарта была одна. В Кланьи, три грации соединились против двадцатипятилетнего героя. Они твёрдо взялись утешить его до конца, а та, которую они выбрали, чтоб исполнить эту сладкую обязанность – Урания де-Бовё была так хороша!.. Также не много нужно было, чтобы разгорячить голову выздоравливающего, и в ту минуту, когда появился Жозеф с шампанским, дружба была в полном разгаре.

Лакей откупоривает бутылку; при внезапном взрыве послышался тройной милый крик ужаса, и из-под каждого кружевного рукава протягивается белая рука обнаженная до локтя, протягивающая свой стакан к пенистому напитку и подающая его, чтоб чокнуться.

Но что за театральный эффект!.. Жозеф внезапно побледнел; вместо того чтоб наливать, он вне себя выходит из комнаты со словами:

– Тише!.. – сказал он, – Бога ради…

Повинуются; прислушиваются. Минуту спустя он появляется.

– Мы погибли, – сказал он.

Прислушиваются; снаружи слышится шум колес и останавливается у решетки, у которой сильно звонит торопливая рука.

– Это госпожа маркиза!.. – восклицает верный служитель, застигнутый врасплох, – г-жа маркиза!..