Четыре дня в начале года тигра - [8]

Вторая альтернатива представлялась более достойной.

— Итак, я решил, что мы должны перегруппироваться, обзвонил всех и приказал собраться в Кэмп Агинальдо.

Кэмп Агинальдо в Кесон-Сити, на ЭДСА, местопребывание министра обороны, войдет в историю, как только он прибудет туда после полудня. Но прежде чем отправиться домой, министр связался с генералом Фиделем Рамосом.

«Эдди, — сказал он по телефону, — у меня туг проблема, и я хотел бы знать, поможешь ли ты».

Он описал Рамосу раскрытый заговор против РАМ.

— И я сказал ему, что у меня нет никаких оснований сомневаться в достоверности полученной информации.

Согласно информации, ранее на той же неделе Маркос и Вер со старшими генералами обсуждали во дворце план разгрома руководства оппозиции, особенно «так называемых пятидесяти советников» Кори Акино, в число которых входили Рене Сагисаг, Джо Консепсьон, Данте Сантос, Тинг Патерно, Хаиме Онгпин, Висенте Хайме и другие, а с ними заодно и таких политиков, как Рамон Митра, Акилино Пиментель и Нептали Гонсалес, и церковных деятелей вроде отца Хоакина Бернаса из Атенео[7]. Планировалось захватить их и убить, а вину свалить на коммунистов. Затем Маркос объявит осадное положение, Рамос и Энриле будут обвинены в предательстве и ликвидированы, а все офицеры, входящие в РАМ, схвачены.

Полученная информация заставила Энриле прекратить поддержку Маркоса и объявить о мятеже против него.

«Ты с нами? — спросил он генерала Рамоса. — Ты поведешь нас?»

Рамос без колебаний ответил:

«Я с вами до конца!»

«Если так, — прокричал в трубку Энриле, — встретимся в Кэмп Агинальдо — я направляюсь туда!»

Он забежал в комнату переодеться в полевую форму и взять из шкафа оружие.

Первым генералом, который присоединится к Энриле и Рамосу, будет генерал Рамон Фаролан, в то время глава таможенной службы, уже ставший для Пера персоной нон грата. Когда Вера временно освободили от обязанностей начальника генерального штаба в связи с убийством Бенигно Акино, в ведущих газетах Манилы появился манифест в его защиту, подписанный целым сонмом генералов. Рамон Фаролан с удивлением обнаружил там свою подпись, хотя манифест он не подписывал. Он созвал всех своих близких и объявил им о намерении публично заявить, что он не подписывался, поскольку это, скорее всего, обернется неприятностями и невзгодами: он может потерять пост, не исключена даже угроза их жизням. Но Сильвия, его жена, дочь Бон и сыновья Мигги и Панчо просили его поступить так, как он сам считает нужным, и заверили, что во всем будут с ним. И он пошел на этот смелый шаг, который действительно принес ему и его семье кучу неприятностей; но он знал, что уберег честь и достоинство.

В субботу, 22 февраля, он и его супруга как раз собирались на свадьбу Филиппа Пиччио, сына командующего военно-воздушными силами. (Интересно отметить, что через четыре дня Рамон Фаролан сам станет командующим ВВС.) И вдруг отчаянный телефонный звонок — звонит Молли, сестра госпожи Фаролан: Энриле и Рамос взбунтовались против Маркоса! Госпожа Фаролан сказала мужу, что, пожалуй, на свадьбу идти не придется — не лучше ли узнать, что происходит в Кэмп Агинальдо? Рамон Фаролан надел куртку попроще и сказал, что направляется в Агинальдо. Его жена и оба сына на весь вечер просто прилипли к радио «Веритас».

В 7.45 наконец-то позвонил генерал. Он сказал: «Дела обстоят так. Я здесь, в Агинальдо, и здесь, останусь. Соберите все необходимое и укройтесь где-нибудь в безопасном месте. Голову не терять». Миссис Фаролан держала с сыновьями совет. Бежать и укрыться? Но оба сына, как и она сама, придерживались мнения, что надо остаться дома и ждать звонков отца.

Сам Энриле, зная характер Рамона Фаролана, вовсе не удивился, что генерал первым присоединился к мятежу. Для Энриле, в отчаянной спешке покинувшего дом, потянулся долгий-предолгий день.

Вскоре после трех он уже был в министерстве, в Кэмп Агинальдо: созывал журналистов на пресс-конференцию, раздавал оружие — автоматы «узи» и «халиль» из Израиля, новенькие, ни разу не стрелявшие автоматические винтовки М-16. Потом приказал Гринго Онасану поставить вооруженную охрану не только вокруг Кэмп Агинальдо, но и вокруг Кэмп Краме, напротив через авеню, где размещался штаб-жандармерии и полицейских сил страны, — там все симпатизировали РАМ. Энриле начал с парой сотен людей, но к вечеру это число удвоилось.

Он позвонил американскому и японскому послам и попросил их уведомить свои правительства о том, что он пошел против Маркоса. Затем он позвонил жене и просил ее сообщить кардиналу Сину и издателю Эгги Апостолу о своем шаге. По международной линии связался еще с одним человеком, Рафаэлем Саласом, главой агентства по вопросам народонаселения ООН, — его подняли с постели в Нью-Йорке в половине четвертого ночи, чтобы он выслушал сообщение Энриле о разрыве с Маркосом. «Я звоню, чтобы попрощаться, — сказал Энриле. — Может быть, меня скоро убьют. Паэнг, ты позаботишься о моей семье?» Для Энриле Паэнг Салас был чем-то вроде отца, он был предан ему еще со времени их совместной учебы в Филиппинском государственном университете. Это Паэнг положил начало его карьере, представив молодого Энриле Маркосу.