Четыре дня в начале года тигра - [75]
В конце 40-х годов казалось, что новый культ охватит всю страну: из Батангаса шли вести, что над древней Вилья-де-Липа идут дожди из лепестков роз; однако дожди прекратились, число паломников сократилось, и люди перестали видеть в беспокойных небесах эпохи президента Кирино фигуру Печальницы о человеках.
Потом внимание всей нации сосредоточилось на глухой рыбацкой деревне Бакларан в окрестностях Манилы, где у австралийских редемптористов был небольшой монастырь на морском берегу, посвященный Богоматери-Заступнице. Почитаемая там византийская икона была некогда знакома филиппинцам — она украшала отеческие алтари во времена испанцев. Но редемптористы с их великим рвением, терпением и потрясающим знанием тагальского языка сумели сделать этот старый культ чрезвычайно популярным, читая там по средам девять молитв кряду: после долгих лет апатии эти чтения вдруг захватили народное воображение и стали самым значительным религиозным феноменом у нас в послевоенный период. Бакларан, небольшая деревушка, превратился, подобно Киапо, в коммерческий центр и национальный символ. С шести вечера по средам народ в провинциях при помощи радио как бы совершал паломничество в бывшую рыбацкую деревушку на берегу Манильской бухты. Один американский писатель пуританского происхождения как-то уподобил культ Девы Марии могучей динамомашине, которая вызывает к жизни города и кафедральные соборы великое искусство и бессмертную литературу. Уже в наши дни в Бакларане мы наблюдали, как работает эта динамомашина. Скромная прибрежная часовенка превратилась в величественный храм, а сонная неприметная деревушка сегодня стала, бесспорна, центром религиозного поклонения на Филиппинах.
А что после Бакларана? Есть признаки, указывающие, что культ Богородицы из Фатимы скора приобретет общенациональные масштабы. Он уже породил народные обряды, например утренние шествия в первую субботу месяца: еще до рассвета соседа собираются в одном из домов и оттуда в процессии несут изображение «Девы-Паломницы», распевая «Патер ностер» и «Аве Мария», в ближайшую церковь или часовню к утренней мессе. В некоторых слоях нынешний всплеск национализма породил тенденцию к утверждению племенного единства и демонстрации клановой гордости путем прославления традиционных святых покровителей: жители острова Мариндуке недавно собрались, чтобы провозгласить свое единство под хоругвью Девы Нечаянной радости; пампанганы усердно крепят племенные связи с земляками путем провозглашения в каждой пампанганской общине Девы-Исцелительницы царицей Памнанги. Даже подъем цветных народов нашел свое отражение в народных культах нашего времени. Негритянский святой, блаженный Мартин из Порреса, начал появляться у наших алтарей и даже породил в Маниле свой фольклор: он, говорят его почитатели, имеет вид таинственного темнокожего незнакомца, который иногда приходит на помощь жертвам дорожных происшествий.
Внимательное изучение «моды на поклонение» обнаруживает, что она не столь капризна, как может показаться на первый взгляд. Да, суть дела сокрыта во мраке таинственности, но нельзя не отметить, что всякий культ, всякое почитание отвечает потребностям конкретных людей конкретного времени и места. Отвращение к жестокой, продажной, пресыщенной сексом поздней Римской империи объясняет ранние христианские культы святых, которые в ужасе бежали от мира: св: Симеон Столпник — на колонну, св. Антоний Отшельник — в пустыню. Средние века, когда жизнь людей так зависела от прихоти правителя, естественно, породили культ святых королей — св. Эдуарда Английского, св. Людовика Французского, св. Данута Датского. Наш сегодняшний мир выдает свою суть поклонением св. Иосифу — покровителю тружеников, св. Франциску Ассизскому — апостолу беспечальной демократии, св. Жанне д’Арк — поборнице национализма и феминистского движения.
Но главное назначение этих культов вовсе не в том, чтобы только удовлетворить (настоятельной потребности времени, а в том, чтобы изумить сердце так, дабы оно вновь могло обрести «природную невинность». Религию может сохранить живой и сноп тайной лишь чувство изумления, а способность изумляться, увы, одна из самых нестойких способностей человека. Дети и поэты — ее хранители; остальное человечество большей частью взирает на чудесный мир Божий пресыщенным взором. Сколь бы ни отзывчивым было сердце, оно стареет, оно устает. Как бы ни сильна была вера человека, он не может постоянно находиться в экстазе. И вера затвердевает, восхищение окаменевает в ритуале. Только потрясение свыше может восстановить хоть на краткий миг изумление и удивление — и в этом, быть может, и состоит основное назначение святых: они связаны с нами мистической нитью, они дают нам такое потрясение.
И вот так на протяжении всей истории возникают культы, чтобы не иссяк родник веры. Восторг, читавшийся на лицах паломников Кентербери и Компостелы, вновь воссиял на лицах паломников Лурда и Фатимы. Мы сами видели этот восторг на лицах в толпе, собравшейся посмотреть на лепестки роз в Ли пе, на воздетых к небу лицах людей, созерцающих Сеньора Киапо, несомого в процессии, на лицах паломников, собирающихся по средам в Бакларапе. Восторг преобразовал мир для наших матерей и тетушек, когда в 20-х годах маленькая француженка из Лизье вошла в их жизни; а колоссальный успех в сороковых «Песни маленькой Бернадетты» — и романа, и фильма — показывает, сколь успешно другая француженка вернула зрение миру, ослепленному войной.
