Четвертое сокровище - [44]
Она закинула рюкзак за плечо и вышла из кабинета. В холлах института было тихо, большинство студентов и профессоров уже ушли. Работали только несколько человек из обслуги.
Она прошлась вниз по Телеграф-авеню; под ярким полуденным солнцем уличные торговцы предлагали товар — вручную выкрашенные рубашки и майки, стикеры на бамперы («Питайся лапшой — вырастешь большой», «Добро пожаловать в Полицейское государство Беркли, Калифорния»), ювелирные украшения ручной работы, благовония. Тротуары были забиты в основном студентами с их полиэфирной мешаниной старого и нового стилей: кто в мешковатых штанах, кто в джинсах и футболках. Кучка уличных мальчишек с торчащими в разные стороны волосами, утыканных пирсингом, и щенки грелись на солнце перед «Интермеццо», где подавали супы и салаты, и ожидали, когда посетители вынесут им остатки своих трапез или поделятся сдачей.
Тина завернула за угол и вошла в полупустую кофейню «Полунота». Взяла латтэ и села за тот же столик, который облюбовала еще в первый день занятий. Она разложила на коленях хрестоматию профессора Аламо. Если продвигаться с такой скоростью, к концу семестра она все еще будет на материалах первой недели. Она сделала два глотка и углубилась в статью, где высказывалась гипотеза о нахождении сознания в синапсах головного мозга, в самой передаче нейрохимического вещества. Автор выдвигал гипотезу, что когда синапс возбуждается, это и есть вспышка сознания, и правильная комбинация таких вспышек создает особый вид субъективного опыта.
Прочитав несколько страниц — где-то четверть статьи, — Тина подняла голову. Она осталась одна, персонал кофейни сосредоточился на уборке. Тина допила латтэ и закрыла хрестоматию. До вечеринки оставалось еще часа два, но она не могла прочесть больше ни слова. Тина отнесла свою чашку к мойке и вышла на улицу.
Она бесцельно бродила по основному кампусу мимо магазинов, заваленных майками, теннисками, бейсболками с символикой университета. Посмотрела на книги, выставленные в витрине студенческого магазина, и пошла вдоль Земляничного ручья, петлявшего по кампусу и исчезавшего в подземной трубе.
В центре Беркли Тина села на поезд до Эшби. Оттуда — двадцать минут пешком до больницы. В реабилитационном крыле она спросила дежурную сестру, можно ли ей посетить сэнсэя. Тот лежал на спине с открытыми глазами.
Он моргнул, когда Тина наклонилась над ним и произнесла:
— Сэнсэй.
Она не могла определить, моргнул ли он, отреагировав на ее появление, или просто моргнул. Его взгляд был сфокусирован не на ней, и даже не на потолке, но далеко за его пределами. Тина села на стул рядом с кроватью.
— Как вы себя чувствуете? — спросила она. — O-гэн-ки дэс ка?[50]
Сэнсэй долго оставался без движения. Затем его рот открылся, словно он хотел что-то сказать. Но сразу же закрылся. Голова повернулась к Тине — или, по крайней мере, на звук ее голоса. Когда его взгляд нашел ее, левая часть его рта приподнялась, будто он пытался улыбнуться.
— Сэнсэй?
Его рот открылся и снова закрылся. Будто у рыбы, что попалась в сеть, — ее подняли на борт и теперь она медленно тонет в воздухе.
Тина наблюдала за сэнсэем, иногда разговаривала с ним, когда вошел доктор Джеффри.
— Ну как мы сегодня? — поинтересовался он.
— Пока не разговаривает. Как вы думаете, он понимает, что мы говорим?
— Возможно. Иногда кажется, что он понимает слово-другое. Но пока он не сообщит нам, что понимает, мы этого не узнаем.
Сэнсэй пристально смотрел сквозь потолок. Врач наклонился над кроватью и посмотрел в его глаза.
— Вы помните его рисунки? — спросила Тина.
— Да.
— Один из его учеников сказал, что они состоят из частей японских иероглифов — ключей, — но как целое бессмысленны. Вроде аграфии.
Врач достал фонарик и посветил в глаза сэнсэю.
— Аграфия — конечно, это похоже на правду.
— Возможно, он пытается общаться с нами через рисунки, но не может правильно начертать знаки.
— Вероятно. — Доктор сделал запись в своей папке. Тина запустила руку в рюкзак, вынула тетрадь и нащупала маркер.
— Можно мне кое-что попробовать? — спросила она У врача. Не поднимая глаз, тот ответил:
— Конечно.
Тина положила тетрадь, открытую на чистом листе, кровать рядом с сэнсэем и протянула ему маркер.
Он сосредоточился сначала на ней, затем на маркере. Принял его и перевернулся на бок. На чистой странице сделал несколько движений маркером. Потом выронил маркер, перевернулся на спину и закрыл глаза.
Тина взяла тетрадь. Она не могла распознать здесь никаких иероглифических элементов. Штрихи не походили ни на что. Она показала рисунок врачу.
— Говорит это вам что-нибудь? — спросил он.
— Нет. Интересно, тем не менее. Веет какой-то грустной красотой.
Доктор отметил что-то еще в своих записках.
— Мне нужно к другому пациенту.
Перед тем как покинуть палату вслед за врачом, Тина бросила последний взгляд на сэнсэя. Казалось, он уснул.
— Только не говори, что я пришла первой, — сказала Тина; когда Уиджи провел ее из прихожей на кухню.
— Самой первой. Поможешь мне все приготовить.
Уиджи открыл бутылку белого вина и наполнил два бокала. Выпив, Тина принялась резать морковку, сельдерей и сладкий перец — красный, зеленый и желтый, — пока Уиджи жарил кукурузные тортильи, обернутые вокруг кусочков сыра.
