Четвертое сокровище - [29]
Ханако понадобился миг, чтобы тоже перейти на английский:
— Две недели.
— Когда можете приступить?
— Вы меня берете?
— Да.
— Но у меня нет опыта работы.
— Эго не проблема. Втянетесь быстро.
Ханако не была уверена, что правильно поняла смысл последней фразы. Управляющая показала на анкету:
— В Кансае вы окончили женскую гимназию. Это очень хорошая школа. Прилично владеете английским. Мы покажем вам, за какие веревки тут дергать, и через пару часов будете у нас тут летать, будто родились в воздухе.
Ханако кивнула раз, опять не очень понимая, о чем собеседница толкует. Управляющая повертела в руках пачку, но сигарету доставать не стала.
— Есть что-то еще, не так ли? — спросила она по-японски.
— Что-то еше?
— Мне кажется, вы хотите что-то рассказать.
— Вероятно, следует. — И Ханако сделала глубокий вздох.
— Вы ждете ребенка?
Вопрос управляющей прозвучал раньше, чем Ханако открыла рот Поразительно. Наверное, ей кто-то уже сказал. Управляющая сочувственно улыбнулась ей:
— Все в порядке. У нас такое бывало раньше.
Ханако смущенно уставилась на свои руки.
— Какой месяц?
— Два с половиной.
— Хорошо, три-четыре месяца можем на вас рассчитывать. Побольше мяса на костях в любом случае будет вам к лицу. Сможете вернуться после родов, как только захотите. Я знаю тут пару старушек, которые сидят с детишками.
— Большое спасибо.
— Сможете потренироваться сейчас и поработать вечером? Мы ждем несколько тургрупп из Японии. Они оголодают после целого дня тряски в автобусе, пока пялятся на достопримечательности.
— А это генератор льда, — объясняла Киёми, официантка, проводившая ее в кабинет. — Не оставляй совок во льду. Санитарному инспектору это не нравится.
— Да, — ответила Ханако.
— Иногда он застревает — лед, то есть, — поэтом)' придется по нему вдарить… вот тут. — Киёми нагнулась и сунула голову в камеру. Потом залезла внутрь рукой и шарахнула кулаком в стенку изнутри. В лоток обрушился каскад льда. — Видишь? Обожаю эту машину.
Ханако наклонилась и тоже заглянула внутрь:
— О’кей.
Когда Ханако выпрямилась, Киёми уже стояла у машины с напитками.
— Вот, смотри. — Она поднесла стакан к соплу крана. — Жмешь тут и из него польется. Вот так. Мне эта штука тоже нравится. Домой бы такую.
— Да, понятно.
— Если кола кончается, или типа того, она шипит, вот так — пшш, пшш. Значит, нужно идти на кухню и наорать на посудомоя, чтоб заменил колу, или что там пшикает.
— О’кей.
— Ну вот вроде и все. Есть вопросы?… Нет? Хорошо. Теперь мне пора. Сегодня у меня выходной. — Она помедлила в дверях. — А я люблю выходные.
Беркли
— У нас много работы, поэтому давайте начнем, — провозгласила профессор Портер. Аспиранты Портер, собравшиеся в одном из конференц-залов института, постепенно прекратили разговоры и обратили взоры на нее. — Я хотела бы поприветствовать Тину на ее первом научном семинаре. Я знаю, вы все уже с ней познакомились, поэтому представлять ее дальше нет необходимости. Давайте начнем с сообщений. Пожалуйста, Говард.
Говарду Клиэру было под тридцать, хотя темные круга под глазами значительно старили его.
— Я анализирую данные, — начал он, — собранные этим летом у пациентов-афатиков. Вырисовываются интересные выводы относительно возможной роли под-чечевицеобразных тканей в процессе формирования порождающей грамматики. — Его доклад продолжался несколько минут. Тина вначале кое-что конспектировала, но потом совершенно потерялась в терминологии и разнообразных изысканиях, о которых говорил Говард. Насколько можно было судить, речь шла о пациентах, которые страдали от различных травм головного мозга — опухолей, вызванных болезнью или несчастным случаем, инсультов, ушибов, — что, в свою очередь, привело к нарушению речевой функции. Он часто поминал «афазию».
Когда остальные закончили, ожидающие взгляды устремились на Тину.
— Спасибо за приветствие, — сказала она, — однако я пока не совсем представляю, что мне хотелось бы сказать, хотя я услышала здесь много интересного. Учитель японской каллиграфии, который преподает у моего друга, недавно перенес подобный удар — мне, правда, неизвестны подробности. Он не может говорить, и то, что он пишет, совершенно лишено смысла.
— Лишено смысла? — нахмурился Говард. — А точнее?
— Со слов друга мне лишь известно, что он пишет части японских иероглифов, но они не складываются в осмысленные слова.
— Похоже на аграфию, — заметила профессор Пор' тер. — Может быть очень интересным случаем клинической практики. Давайте будем следить за ним, как вы на это смотрите, Тина?
— Конечно, — ответила Тина, записав в тетради «аграффия» и «следить?». — Что конкретно я должна делать, чтобы «следить» за ним?
— Я думаю, Говард и его коллеги будут рады сообщить вам все в подробностях, — ответила Портер. — Но мне хотелось бы, чтобы вы помнили о нашем правиле номер один: никогда не выдавайте никому За пределами этой аудитории никакую информацию о наших исследованиях без моего одобрения.
— Конечно, — кивнула Тина.
>Афазия: полная или мастичная потеря способности использовать или понимать устный или письменный язык.
>Аграфия: полная или частичная потеря способности продуцировать осмысленные символы и фразы письменного языка.
Ремонт загородного домика, купленного автором для семейного отдыха на природе, становится сюжетной канвой для прекрасно написанного эссе о природе и наших отношениях с ней. На прилегающем участке, а также в стенах, полу и потолке старого коттеджа рассказчица встречает множество животных: пчел, муравьев, лис, белок, дроздов, барсуков и многих других – всех тех, для кого это место является домом. Эти встречи заставляют автора задуматься о роли животных в нашем мире. Нина Бёртон, поэтесса и писатель, лауреат Августовской премии 2016 года за лучшее нон-фикшен-произведение, сплетает в едином повествовании научные факты и личные наблюдения, чтобы заставить читателей увидеть жизнь в ее многочисленных проявлениях. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
В этой книге собраны рассказы о боевых буднях иранских солдат и офицеров в период Ирано-иракской войны (1980—1988). Тяжёлые бои идут на многих участках фронта, враг силён, но иранцы каждый день проявляют отвагу и героизм, защищая свою родину.
В книгу вошли повести и рассказы о Великой Отечественной войне, о том, как сложились судьбы героев в мирное время. Автор рассказывает о битве под Москвой, обороне Таллина, о боях на Карельском перешейке.
В повести «Ана Ананас» показан Гамбург, каким я его запомнил лучше всего. Я увидел Репербан задолго до того, как там появились кофейни и бургер-кинги. Девочка, которую зовут Ана Ананас, существует на самом деле. Сейчас ей должно быть около тридцати, она работает в службе для бездомных. Она часто жалуется, что мифы старого Гамбурга портятся, как открытая банка селёдки. Хотя нынешний Репербан мало чем отличается от старого. Дети по-прежнему продают «хашиш», а Бармалеи курят табак со смородиной.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…