Четвертое сокровище - [28]
Они сделали по паре глотков, когда официант принес сэндвичи: хрустящий хлеб скрывался под слоем копченых красных перцев, оливок, феты и моццареллы, а также помидоров. Они отломили по кусочку этого аппетитного буйства. Мистер Роберт жевал, как обычно, задумчиво, словно пытался ощутить вкус каждой молекулы. Так он делал все — напряженно-сосредоточенно, как требовали на занятиях боевыми искусствами. Но вот наконец проглотил.
— Какие у тебя сегодня были занятия?
— Мозг и язык. У профессора Портер.
— О чем это?
— Названием все сказано. Как мозг производит язык.
Тина принялась резать свой сэндвич на кусочки, которые можно было бы прожевать.
— Своевременно. У моего сэнсэя по сёдо как раз случился удар. Он недавно вышел из комы, но не может ни говорить, ни писать — по крайней мере, ничего осмысленного. Рисует лишь вот такие каракули. Отчасти абстракция, отчасти иероглифы, но во всем вместе — никакого смысла. Это что-нибудь значит?
Тина вспомнила занятия по психологии.
— Похоже на афазию.
— Афазия… — повторил Мистер Роберт. — Это навсегда?
— Я не знаю медицинских аспектов. Может, удастся разузнать у профессора Портер подробнее. Или Уиджи знает что-нибудь.
— Уиджи? — Мистер Роберт посмотрел, как она кладет отрезанный кусочек в рот.
— Это один из аспирантов. Доктор медицины.
— Что это за имя — Уиджи?
— Прозвище, сокращение от Уильяма Джеймса.
— Хм. — Он внимательно посмотрел на стакан с чаем, взял его и сделал глубокомысленный глоток. — Я был сегодня у твоей матери.
— Как она?
— Поначалу вроде бы совсем неплохо, но потом у нее начались боли.
— Спазмы?
— Да, что-то вроде. Судя по всему, очень болезненные.
Тина вспомнила, что косяк, который дала ей Джина, все еще лежит у нее в рюкзаке.
— Она собиралась на работу?
— Да.
— Похоже на маму. Не пропустила и дня, насколько я помню.
Сан-Франциско
— Как муж? — спросила Ханако у Киёми, менеджера ресторана «Тэмпура-Хаус».
Киёми заполняла график работы на неделю, а Ханако складывала салфетки.
— Неплохо, — ответила Киёми. — Можно сказать, даже лучше. На прошлой неделе у него были сильные боли. Говорит, такое чувство, будто он тонет.
У мужа Киёми была легкая форма эмфиземы, хотя, как утверждала она сама, он в жизни не выкурил не единой сигареты. Но с пятнадцати лет работал в прокуренных ресторанах и барах.
В ногах у Ханако закололо, и она сморщилась.
— С тобой все в порядке? — спросила Киёми.
— Все хорошо.
Киёми посмотрела на нее поверх очков:
— Ты уверена?
— Уверена.
Киёми вернулась к своим таблицам:
— Мне очень нравится заполнять эти графики.
— Тебе все нравится, — улыбнулась Ханако.
Киёми задумалась.
— Нет, не все.
— А что тебе не нравится?
Та рассмеялась:
— Не знаю. Что-нибудь есть такое.
Ханако сложила следующую салфетку в замысловатый узел, похожий на цветок. Киёми научила ее этому хитроумному узлу больше двадцати лет назад. А через две недели Ханако уже складывала салфетки быстрее всех в «Тэмпура-Хаусе».
— Что изучает Хана? — поинтересовалась Киёми. — Я помню, ты мне уже говорила.
— Нервную деятельность. Мозг.
— Это я поняла. Там было что-то еще.
Ханако оторвала взгляд от салфетки:
— Язык. Как мы пользуемся мозгом, чтобы говорить и понимать, что нам говорят другие.
— Язык.
— И мозг.
— Язык и мозг. Кажется, я поняла. Хана умная, да? — Киёми показала карандашом на график работы. — Тебе не нужно времени для отдыха?
— Отдыха? Зачем это мне отдыхать?
— Сделаешь перерыв. Побудешь с Ханой, раз она сюда вернулась.
Ханако покачала головой:
— Она теперь в университете, у нее нет для меня времени.
— Я что-то не припомню, чтобы в последние годы ты брала отпуск.
— Я ездила к Хане на выпуск в Сан-Диего.
— Всего на два дня. Это не отпуск.
— Мне не нужен отпуск… — Гримаса исказила ее лицо, когда ногу скрутило спазмом.
— Вот видишь. Ты опять… так сделала.
— Что сделала?
— Эту гримасу. Вот так. — И Киёми скривилась, изображая боль.
— У меня все хорошо, не волнуйся.
Ханако сгребла кипу салфеток и начала раскладывать их по столам.
Интерлюдия
Вверх по Пауэлл
Май 1977 года
Сан-Франциско, Калифорния
Набитый скалящимися туристами, вагончик фуникулера полз вверх по Пауэлл-стрит, проплывая мимо Ханако, когда она входила в ресторан «Тэмпура-Хаус». Она открыла дверь и заглянула внутрь. Персонал убирался после обеденного часа пик, обслуживал нескольких оставшихся клиентов и готовился к наплыву толпы, которая обычно атаковала ресторан во время ужина.
— Одна будете обедать? — окликнула ее официантка, одетая в кимоно.
— Нет, извините, — ответила Ханако. — Я хотела бы устроиться официанткой.
— Понятно. Тогда пойдемте.
Ханако пришлось чуть ли не бежать за официанткой — та, не снижая скорости, подхватила по пути несколько пустых тарелок. Они прошли за норэн[45] — разделенную надвое короткую занавеску — и оказались в маленьком кабинете. Официантка дала ей заполнить анкету, велела ждать управляющую и тут же поспешила в зал, захватив с собой переполненную пепельницу.
Ханако уже почти все написала, когда в комнату вошла японка. Она представилась по-японски и взяла листок. Просмотрела его.
— Вы живете на углу Буш и Тэйлор, совсем рядом. Эго хорошо. Не придется пользоваться городским транспортом. На нем и за год не доедешь. — Женщина коротко улыбнулась. В уголках глаз возникло и тут же пропало несколько морщинок. Затем она спросила по-английски: — Сколько времени вы уже в Сан-Франциско?
Ремонт загородного домика, купленного автором для семейного отдыха на природе, становится сюжетной канвой для прекрасно написанного эссе о природе и наших отношениях с ней. На прилегающем участке, а также в стенах, полу и потолке старого коттеджа рассказчица встречает множество животных: пчел, муравьев, лис, белок, дроздов, барсуков и многих других – всех тех, для кого это место является домом. Эти встречи заставляют автора задуматься о роли животных в нашем мире. Нина Бёртон, поэтесса и писатель, лауреат Августовской премии 2016 года за лучшее нон-фикшен-произведение, сплетает в едином повествовании научные факты и личные наблюдения, чтобы заставить читателей увидеть жизнь в ее многочисленных проявлениях. В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
В этой книге собраны рассказы о боевых буднях иранских солдат и офицеров в период Ирано-иракской войны (1980—1988). Тяжёлые бои идут на многих участках фронта, враг силён, но иранцы каждый день проявляют отвагу и героизм, защищая свою родину.
В книгу вошли повести и рассказы о Великой Отечественной войне, о том, как сложились судьбы героев в мирное время. Автор рассказывает о битве под Москвой, обороне Таллина, о боях на Карельском перешейке.
В повести «Ана Ананас» показан Гамбург, каким я его запомнил лучше всего. Я увидел Репербан задолго до того, как там появились кофейни и бургер-кинги. Девочка, которую зовут Ана Ананас, существует на самом деле. Сейчас ей должно быть около тридцати, она работает в службе для бездомных. Она часто жалуется, что мифы старого Гамбурга портятся, как открытая банка селёдки. Хотя нынешний Репербан мало чем отличается от старого. Дети по-прежнему продают «хашиш», а Бармалеи курят табак со смородиной.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
К Пашке Стрельнову повадился за добычей волк, по всему видать — щенок его дворовой собаки-полуволчицы. Пришлось выходить на охоту за ним…