Четвертое измерение - [19]

Немного погодя Грицко подозвал ее снова.

— Простите, — упрямо гнул он свое, — но если вы заинтересуетесь, я мог бы предложить билеты… то есть, я сам играю…

— Нет, — не повышая тона, отказалась девушка, — футбол меня совсем не интересует.

Грицко машинально проглотил куски свинины, запив ледяной кока-колой, и, оцепенев, сидел без движения. Подавальщица долго не обращала на него внимания; болтая со своей напарницей постарше, она кокетливо смеялась гортанным смехом. На мгновенье Грицко показалось, будто она смеется над ним, и тут он вдруг ощутил резкую боль в животе. Вернувшись наконец в зал, девушка принялась привычно собирать тарелки.

— Было очень вкусно, — проговорил он тихо. Она промолчала, и он добавил: — У вас мне всегда все очень нравится.

Девушка вздохнула, и Грицко почувствовал в этом вздохе усталость и скуку. Бездонные серые очи остановились на нем, и в тот же миг в голове у него мелькнуло: «Она все поняла!»

Не сводя с него взгляда, упершись рукой в бок, девушка медленно проговорила:

— Позавчера я подала вам испорченный шницель.

Грицко хотел было сказать, что ничего такого не заметил, но вдруг понял ее намек и замер, беззвучно раскрыв рот.

— Надо внимательнее смотреть на то, что вам подают. Вам не было плохо?

Выражение лица у девушки было откровенно вызывающим и дерзким. Гордо отвернувшись, она подняла тарелки над головой и прошествовала за декоративную стену. Грицко закрыл рот.

С тех пор его мастерство странным образом пошло на убыль. Не помогали ни увещевания тренера, ни расспросы, ни советы, ни наказания. Несколько месяцев спустя его перевели со скамьи запасных в дублирующий состав, а новый сезон «Темный» — Грицко начал в знакомом-презнакомом провинциальном клубе. «Зарыл талант в землю. Бывает», — рассудили болельщики.

Диктор местного радиовещания позаботился о том, чтобы представить Грицко в лучшем виде и настроить болельщиков в его пользу.

— В этом сезоне наши ребята поставили перед собой высокую цель — бороться за участие в высшей лиге. И помочь им в этой борьбе решил Милан Грицко, он вернулся к нам, чтобы оказать поддержку коллективу, воспитавшему его…

Зрители захлопали, а со стоячих мест послышались возгласы:

— Темный!!!

— Только честно, Грицко!

— Покажи им, Темный!..

Раздался, однако, и трезвый, скептический голос:

— Если бы он играл, как прежде, так бы его и отпустили!

Грицко сидел на скамейке под главной трибуной; опершись руками о колени, он разглядывал свои ноги в огромных, почти совсем новых бутсах. Чистенький тренер с круглой плешью на затылке наклонился к нему:

— Похоже, они приставят к тебе Грешака, но ты на провокации не поддавайся.

Грицко хмуро кивнул и на какое-то время отключился, не слыша ни выкриков зрителей, ни объявления о составе команд, ни наставлений тренера, который все еще что-то упорно пытался ему внушить.

Все это он испытал уже много раз, а вот недавним и новым было сознание того, что ему уже не играть, как прежде, и чем дальше, тем будет все хуже и хуже. Однако с той же отчетливостью он сознавал, что добровольно не сдастся — не зря ведь его прозвали «Темный»; он и был темным, замкнутым, ослепленным, как разъяренный бык.

Над футбольным полем носился запах бабьего лета и аромат прогретой солнцем праздничной одежды. Грицко, с наслаждением вдыхая родной воздух, не спеша разминался около среднего круга, потом вскочил, встряхнул головой, так что пряди волос упали на лоб, и тяжело побежал к боковой линии.

— Выбьешь нам лигу, Темный?! — фамильярно крикнул кто-то из болельщиков.

— Ура, Грицко! — завопил чей-то мальчишеский голос.

Повернув на бегу голову, Грицко помчался по правому краю против заходящего солнца. Потом остановился, до боли стиснув зубы, и шагом вернулся на середину поля.

— Без лишних фолов, ребята! — заметил при жеребьевке дебелый судья.

В первые минуты игры хозяева поля упорно атаковали, и Грицко, ловко обводя своего неотвязного опекуна, достигал штрафной площадки — ловил возможность забить гол. Однако Грешак, хоть и был лет на десять старше, бегал хорошо и был постоянно начеку. Грицко никак не удавалось от него оторваться. После получаса игры, уяснив соотношение сил, он сник на глазах у всех.

— Нажми, Грицко! — кричали ему с трибун.

Покосившись на судью, Грицко неожиданно для самого себя плюнул Грешаку в шею. Приземистый крепыш удивленно обернулся.

— Убью! — сквозь зубы процедил Грицко, но злобы в душе не ощутил, он был безразличен и как-то жалостливо-печален.

— Поглядим, — рассмеялся жилистый Грешак.

После углового удара Грицко подпрыгнул, но, не успев отбить мяч головой, почувствовал, как в живот ему уперся чей-то локоть, и вдруг острая боль свалила его на землю. Он перевернулся на спину, чтобы убедиться, что это был Грешак, но тут ему сделалось совсем плохо, он перестал видеть и окруживших его игроков, и трибуны. Все, стоявшие вблизи, видели, что Грицко, согнутого в три погибели, рвет, и то, что он извергает из себя, — это сгустки алой крови…

— Ему лечиться нужно, а не в футбол играть, — сказал старший врач лекарю команды. — Неужели он никому не признавался, что у него язва желудка?

— Никогда на боль не жаловался. Случалось, приходил не в форме, да ведь это не основание, чтобы сразу отправлять человека на обследование… Сам должен знать, что с ним…