Честный обман - [8]

Когда мороз усиливался, работать не имело смысла, на зиму мастерскую не утепляли, а печного жара только-только хватало, чтоб не закоченели руки. Братья запирали сарай и шли домой. Но с той стороны, где лодки спускали на воду, ворота закрывались всего-навсего на щеколду, открыть которую было легче легкого; Матс мог выйти на лед поудить треску, а когда берег обезлюдевал, возвращался в мастерскую. Иногда мальчишка возобновлял свою прерванную работу, большей частью настолько мелкую и незначительную, что никто даже не замечал, сделана она или нет. Обычно же он просто неподвижно сидел в тихих снежных сумерках. Он никогда не мерз.

6

Эдвард Лильеберг снова сбегал на лыжах в город за почтой и продуктами, и снова Катри Клинг сказала, что отнесет почту фрёкен Эмелин. Она не просила, ничего не объясняла — давай, мол, письма, и все тут. В точности как брат, стояла и ждала, когда он уступит.

— Ну ладно, — сказал Лильеберг, — бери. Только помни: отныне ты в оба следишь за всем, что касается платежей. Чтоб ни один квиток не потерялся! Когда же старая фрёкен все подпишет да свидетели все заверят, вот тогда я сам получу деньги и выдам их ей, по счету, до последнего пенни.

— Ты меня удивляешь, — ледяным тоном процедила Катри. — Когда это ты видел, чтоб я небрежничала с расчетами?

Лильеберг немного помолчал.

— Извини, ляпнул сгоряча, не подумавши. В сущности, больше тут некому доверить такие дела. — И он добавил: — Конечно, мало ли что про тебя болтают, но в честности тебе никак не откажешь.

Катри вошла в лавку, и тотчас ее захлестнула волна бессильной ненависти хозяина.

— Я иду с почтой к Эмелинше. Она не звонила? Может, что-нибудь захватить надо?

— Нет. Эмелинша готовить не умеет, на консервах сидит. А вообще-то Лильеберг привез почки.

— Сами их и ешьте, — сказала Катри, — и почки ешьте, и печенку, и легкое сколько влезет, но перестаньте делать гадости человеку, который не может себя защитить.

— Ну почему же гадости? — воскликнул лавочник с непритворной обидой. — Я всю деревню снабжаю, и никто еще не говорил, что я…

Катри перебила его:

— Пачку спагетти, коробку бульонных кубиков, два гороховых супа, в маленьких банках, и кило сахару. Это я заберу с собой. Запишите на ее счет.

Лавочник сказал тихо-тихо:

— Это ты делаешь гадости, ты злюка.

Катри опять прошлась вдоль полок.

— Рис, — сказала она. — Который быстро разваривается. — И добавила: — Не выставляйте себя на посмешище. — Это были те же равнодушно-уничтожающие слова, что некогда пережгли в ненависть его вожделение; женщина словно бросила команду собаке.

На сей раз, подойдя к «Большому Кролику», Катри велела псу ждать на заднем дворе. Анна Эмелин видела, как она шла по косогору, и отворила тотчас же; после первых торопливых учтивостей хозяйка смущенно замолчала. Катри сняла сапоги, с сумкой в руках прошла на кухню.

— Я не стала брать свежее мясо, только консервы захватила, которые легко готовить. Лильеберг нынче после обеда почту привез.

— Вот здорово! — с облегчением воскликнула Анна, и возглас ее относился не к письмам и не к консервам, она попросту обрадовалась, что эта странная особа наконец сказала хоть что-то, о чем можно завести нормальный, человеческий разговор. — Вот здорово!.. Удобная штука — консервы, особенно в маленьких баночках, они не портятся… Я уже рассказывала вам, с этим свежим мясом одно беспокойство, оно ведь плохо хранится, понимаете? Тут как с цветами, в известном смысле берешь на себя ответственность, верно? То им мало воды, то много чересчур, не угадать.

— Да, не угадать. Но у вас здесь слишком жарко. А цветы не любят жары.

— Может быть, может быть, — неуверенно заметила Анна. — Не знаю почему, только все думают, будто у меня есть комнатные цветы…

— Понятно. Цветы, дети и собаки.

— Простите?

— Вам бы следовало любить цветы, детей и собак. А вы, надо полагать, их не любите.

Анна подняла голову, метнула на Катри испытующий взгляд, но широкое, равнодушное лицо гостьи было непроницаемо.

— Своеобразная мысль, фрёкен Клинг, — весьма твердо проговорила она. — Идемте в гостиную. Хоть вы и не поклонница кофе.

Они перешли в гостиную. Тот же мягкий свет, то же ощущение простора, и постоянства, и неестественной, как в кошмаре, медлительности. Анна молча опустилась на стул.

— Фрёкен Эмелин, — быстро сказала Катри, — вы слишком радушны, я этого не заслуживаю.

Без всякой причины ей вдруг захотелось поскорее уйти из «Кролика»; она выложила перед Анной письма и коротко сообщила, что надо подписать платежные документы. Водрузив на нос очки, Анна просмотрела бумаги.

— Все уже заверено, как я вижу. Но кем же это? Странная какая фамилия! Может, у нас в деревне иностранец объявился?

— Нет, это я придумала. А что, оригинальная фамилия, правда?

— Не понимаю, — сказала Анна. — Ведь так не делают.

— Я подписала, чтоб не тратить зря время.

— Но здесь несколько бланков, и везде то же самое диковинное имя, причем подписи совершенно одинаковые.

Катри усмехнулась, быстрая жутковатая улыбка сверкнула, как неоновая вспышка, и тотчас погасла.

— Я, фрёкен Эмелин, большая мастерица по части подписей. Люди ходят ко мне со всякими бумагами и иногда предпочитают, чтобы я подмахнула вместо них. Забавы ради могу и вашу подпись изобразить.