Честный обман - [39]

— Странно, — заметила Анна, — очень странно. — Она встала, одернула платье, расправила покрывало. — Удивительный ты человек. Иногда мне казалось, что нет на свете никого серьезней тебя: другие люди болтают, а ты произносишь речи. Забавно только, что подчас ты вдруг говоришь вещи, которых от тебя совершенно не ждут. Ты сейчас забавляешься?

— Нет, — без улыбки ответила Катри.

— Ты можешь повторить все, что мне сказала?

— Нет.

— Ты сказала, что лгала мне.

— Да.

— И что это означает?

— Это означает, — через силу ответила Катри, — это означает, что другие тебя не обманывали. Я имею в виду людей, с которыми ты сталкиваешься. Тех, кто тебя окружает и кто пишет тебе письма. Они тебя не обманывали. Можешь им снова верить.

— Возьми сигарету и сядь, — сказала Анна. — Не стой с таким вот лицом. Пепельница найдется. Ты имеешь в виду, к примеру, лавочника и Лильеберга?

— Да.

— А может, и нашу несравненную фру Сундблом? — фыркнула Анна.

— Анна, дело серьезное. И очень важное.

Но Анну вдруг обуяла какая-то злая веселость.

— Важное? Что ты разумеешь под «важным»? Может, «значительное»? Может, имеешь в виду пластмассовые фирмы? Стало быть, они меня не обманывали? Милейшие люди — и они, и мои издатели? Безгрешные, в точности как эти от роду испорченные дети, которым бы только хапать, хапать, хапать… О чем ты толкуешь? Об этом, да?

— Анна, прошу тебя.

— Они меня не обманывали? Ни один из них не обманывал?

— Ни один.

— Очень ты странная, — сказала Анна. — Считаешь, доказываешь. Возводишь напраслину на всех и каждого, заставляешь в это поверить, а потом являешься и говоришь… смеешь явиться ко мне и говорить, что все это неправда?! Зачем ты так делаешь?

Они сидели друг против друга за столиком у стены. Анна пристально смотрела на Катри и вдруг подумала, что никогда не видела такого невеселого человека, как Катри Клинг.

— Стараешься быть доброй ко мне? — спросила она.

— Теперь ты подозрительна, — сказала Катри. — Одному можешь верить: я никогда не стараюсь быть доброй. Ладно, буду повторять все, что сказала, пока ты не поверишь.

— Но ведь тогда больше нельзя верить тебе?

— Да, нельзя.

Анна наклонилась к ней через стол.

— Катри, есть в тебе что-то… — Она поискала слово и, найдя его, продолжила: — Что-то слишком уж категоричное. И это заводит в тупик. Не отдохнуть ли тебе немного? — Она накрыла ладонью руку Катри. — Часок-другой. Может, тогда мы лучше поймем друг друга.

— Слишком категоричное? — переспросила Катри. — И заводит в тупик? — Она затушила сигарету. — Если уж кто категоричен, так это ты. И заведет твоя категоричность прямиком туда, куда ты хочешь. Я знаю. Я напишу тебе письмо.

— Не надо больше писем…

— Только одно. И его не понадобится прятать в шкаф. Я докажу тебе, что я виновата. Ты же сама говорила: я умею считать и умею доказывать. Вот и получишь подробнейшие доказательства моей вины.

— Катри, — сказала Анна, — может, все-таки отдохнешь немного, а? День-то был длинный.

— Да, — кивнула Катри, — длинный. Ладно, пойду я.

36

Вернувшись к себе, Катри вытащила из-под кровати чемодан. Открыла его и долго сидела на краю постели, прислушивалась. Вечер был тихий-тихий. Но безмолвный покой не давал ей совета, не говорил, что надо делать. Слова и образы, невысказанные либо опрометчивые слова и невиданные либо сверхотчетливые образы, промчались у Катри в мозгу, и единственное, что в итоге осталось, был пес — пес, неутомимо бегущий все дальше, под грозным знаком волчьей шкуры.

37

И вот настало то важное, тщательно выбранное утро: Анна вышла работать ни свет ни заря. Накануне она присмотрела местечко и отнесла туда скамеечку, низенькую, в самый раз, чтоб, сидя на ней, легко дотянуться до красок и банки с водой. Анна не пользовалась этюдником, этюдники казались ей слишком вещественными, слишком явными. Она хотела работать как можно неприметнее, пришпилив бумагу к дощечке на коленях, прямо под рукой. Освещение лучше всего бывает ранним утром, ну и вечером тоже, краски тогда набирают глубину, надо ловить мгновение, пока тени не поблекли и не стушевались.

Анна сидела, дожидаясь, когда в лесу растает утренняя дымка, полнейшая тишина царила кругом — все как полагается. Но вот наконец тени и туманы ушли прочь — и выступила земля, влажная, темная, готовая брызнуть ростками, что ждут еще своего часа. Немыслимо — портить эту землю цветастыми кроликами.