Честь семьи Лоренцони - [17]

Дверь распахнулась, и Брунетти вошел во внутренний дворик. Прямо перед ним была узкая дорожка, ведущая прямо к лестнице. По обеим сторонам дорожки росли веселенькие тюльпаны, а слева, в середине газона, только-только начала цвести величественная магнолия.

Брунетти поднялся по лестнице и не успел подойти к двери, как замок щелкнул. По ту сторону его ожидала еще одна лестница, ведущая на верхнюю площадку, на которую выходило две двери. Наконец та, что слева, открылась, и на площадке появилась молодая девушка.

— Вы из полиции? — спросила она. — Забыла, как вас там…

— Брунетти, — отозвался он, преодолевая оставшиеся ступеньки.

Девушка стояла в дверном проеме; ее лицо, которое в другой ситуации можно было бы назвать симпатичным, сейчас напоминало застывшую маску. Если Брунетти не ошибся в своих предположениях и у нее действительно был грудной ребенок, то она, судя по всему, не теряла времени даром, чтобы вернуть прежнюю форму: узкая красная юбка и черный свитер облегали гибкое молодое тело. Ее бесстрастное лицо обрамляли вьющиеся черные волосы, ниспадавшие на плечи. Темные глаза смотрели на Брунетти без малейшего интереса.

Наконец Брунетти добрался до дверей ее квартиры.

— Спасибо, что согласились побеседовать со мной, синьора.

Она ничего не сказала в ответ, сделав вид, что не расслышала его последних слов, и, повернувшись к нему спиной, пропустила его в квартиру, проигнорировав его нерешительное: «Permesso» [16].

— Можете пройти вон туда, — бросила она через плечо, кивая в сторону большой гостиной по левую сторону коридора.

Брунетти вошел. На стенах висели гравюры, которые, судя по жутким сценам, изображенным на них, скорее всего, принадлежали Гойе. Три окна выходили во внутренний дворик, который был так мал, что окна практически упирались в противоположную стену. Усевшись посредине низенького дивана, она скрестила ноги, открыв взору Брунетти гораздо больше, чем он мог ожидать от юной матери. Указав ему на стул, стоявший прямо напротив дивана, она осведомилась:

— Что еще вы хотите знать?

Брунетти, подражая ей, постарался принять такой же бесстрастный вид, но поймал себя на мысли, что бессознательно ждет проявления хотя бы тени волнения с ее стороны. Но не чувствовал ничего, кроме раздражения.

— Я хотел бы знать, как долго вы были знакомы с Роберто Лоренцони.

Девушка резким движением руки откинула со лба непослушную прядь. Возможно, она и не догадывалась, какое нетерпение сквозит в каждом ее жесте.

— Я ведь уже все рассказала другому полицейскому.

— Знаю, синьора. Я читал протокол допроса, но предпочел бы, чтобы вы еще раз рассказали мне об этом своими словами.

— Хотелось бы верить, что в протокол занесены именно мои слова, — сухо проговорила она.

— Безусловно. И все-таки мне очень хотелось бы самому услышать, что вы можете о нем сказать. Это помогло бы мне понять, каким человеком он был.

— А вы уже поймали тех, кто его похитил? — спросила она. На этот раз в ее голосе впервые прозвучало неподдельное любопытство.

— Нет. Пока нет.

Явно разочарованная его ответом, она ничего не сказала.

— Так вы можете сказать мне, как долго вы были знакомы?

— Я встречалась с ним около года, что-то около того. Перед тем, как это случилось, вот так.

— Каким человеком он был?

— Что это значит: «Каким человеком он был?» Мы вместе ходили в школу. У нас было много общего. И еще… Он был забавный. Любил прикалываться.

— Потому-то, когда произошло похищение, вы и подумали, что это шутка?

— Я — что? — недоуменно переспросила она.

— Так, по крайней мере, записано с ваших слов в протоколе допроса с места происшествия, — пояснил Брунетти, — что сначала вы подумали, что это розыгрыш, чья-то злая шутка. Прикол, как вы говорите.

Она отвернулась, сделав вид, что слушает музыку, звуки которой едва доносились из соседней комнаты.

— Я так и сказала?

Брунетти кивнул.

После продолжительной паузы она наконец выдавила из себя:

— Ну, значит, так оно и есть. У Роберто были странные друзья…

— Какие друзья?

— Ну, вы знаете, эти… Студенты из университета.

— Простите, но я не очень понимаю, почему студенты из университета казались вам странными.

— Ну, во-первых, никто из них не работал, но у всех было полно денег. — И, словно догадавшись о том, насколько неубедительно прозвучал ее аргумент, она поспешно добавила: — Но дело, конечно, не в этом. Они все время говорили такие странные вещи: они, дескать, сами себе хозяева, могут делать все что хотят, в том числе и с собственными жизнями. Что-то в этом роде. Ну, вы же понимаете, студенты, одним словом. — Заметив выражение вежливого недоумения на лице Брунетти, она продолжала: — Еще они все были помешаны на ужасах.

— На ужасах?

— Ну да, читали о всяких ужасах, в кино ходили на фильмы, где сплошное насилие, кровь и тому подобное…

Брунетти кивнул и издал неопределенный звук.

— Если по правде, я хотела расстаться с Роберто не только из-за его друзей. Но когда это произошло, все получилось само собой.

Она произнесла эти слова с явным облегчением. Или ему так показалось?

Внезапно дверь отворилась, и в комнату вошла женщина средних лет с ребенком на руках. Ротик ребенка был открыт; казалось, он вот-вот заплачет. Увидев Брунетти, женщина остановилась. Ребенок это почувствовал и, закрыв рот, обернулся, чтобы посмотреть, чем же вызвано ее удивление.