Честь и долг - [13]

Прежде чем начать, Гриша прокашлялся. Он всегда говорил с хозяином елейно-искательно и ничего не мог с собой поделать.

— Александр Иванович, вы поручили мне собрать сведения о московском градоначальнике генерале Шебеко и его главноначальствующем генерале Мрозовском. Как я понял, это необходимо для того, чтобы установить, насколько эти два господина способны воспрепятствовать общественности со стороны Москвы осуществить смену главы царствующего дома?

Коновалов подивился сметливости этого малого, поскольку ничего такого ему не говорил. Значит, Гриша сам пришел к правильному выводу о своем поручении. На всякий случай Александр Иванович подтверждать не стал, но дал понять, что приготовился слушать.

— Новый градоначальник, Вадим Николаевич Шебеко, вступил в должность совсем недавно — не прошло еще и года. Он генерал, в прошлом гвардейский офицер, флигель-адъютант. Служил он вице-губернатором в Гродно или Ковно, затем в Саратове в той же должности и губернатором в Гродно. Человек он придворной складки…

"Значит, бездельник!" — подумал Коновалов.

— …Прекрасно воспитанный, с налетом англоманства при врожденном русском барстве и легко заметном верхоглядстве…

"Неужели есть и такие любители Англии?" — мелькнуло у Коновалова.

— …Все взятое вместе, когда не касается служебных вопросов, очень располагает московское высшее общество к генералу. К полиции, жандармерии, к политическому розыску он, по своим привычкам и воспитанию, относится с презрением…

"Это вполне нас устраивает!" — подумал Александр Иванович.

— …Несмотря на военную форму, он не походит на настоящего военного. Он скорее джентльмен в элегантном мундире, — продолжал Гриша, демонстрируя неплохое знание человеческой натуры. — Генерал, как говорят, производит очень приятное впечатление. В том числе и своей внешностью: лет пятьдесят, выше среднего роста, шатен с проседью, усами и бородкой царской складки…

"Да у него язык похож на профессиональный полицейский!" — с оттенком беспокойства подумал Коновалов, но тут же вспомнил, что Гриша юрист по профессии, и успокоился.

— …Если генерал Шебеко — воплощенный тип административного «младенца», — докладывал Григорий, — то его шеф, главноначальствующий генерал Мрозовский, весьма критически относится к новому градоначальнику, неудовлетворенный его поверхностным отношением к делу…

— Эту трещину надо расширить! — буркнул Коновалов, и Гриша мгновенно все понял.

— Я постараюсь, Александр Иванович, вбить клин между ними, да еще и полковником Мартыновым, поскольку близко знаком с одним из чиновников из окружения Шебеко. А этот чиновник весьма падок на деньги…

Коновалов понял намек, достал из кармана сюртука чековую книжку и автоматическую ручку-американку, надписал чек, протянул его Грише.

— Десять тысяч рублей хватит на первых порах?

— Более чем достаточно, Александр Иванович! — спрятал чек тронутый щедростью патрона Гриша.

— Все ответили на приглашения к сегодняшнему обеду? — спросил Коновалов.

— Строительный подрядчик Кононов лежит в ревматизме, остальные сообщили, что будут непременно, — доложил Григорий.

— И ты приходи, — разрешил патрон. — Да понаблюдай, кто как будет реагировать на мои речи… Понял?

— Не премину-с! — угодливо склонился Григорий.

— Да, вот еще что! — спохватился Коновалов. — На всякий случай проследи, чтобы прислуга не вертелась у дверей, где мы будем разговаривать, а то вдруг кто-нибудь из них, не ровен час, служит и полковнику Мартынову…

— Прослежу-с!..

7. Петроград, начало декабря 1916 года

Старший фейерверкер[3] Василий Медведев, кавалер полного Георгиевского банта, то есть всех степеней Георгиевской медали для нижних чинов и унтер-офицеров, получил в ноябре легкое ранение на Северном фронте, где в составе Сибирского корпуса держала оборону его батарея. Геройством и умом Василий очаровал начальство полевого лазарета и получил отпуск в Петроград на неделю. Это было весьма кстати, поскольку запасы нелегальной литературы у него кончились, и ему не только надо было возобновить их, но и повидаться с товарищами, впитать в себя то, чем живет сейчас большевистская организация.

В Петрограде, в Новой деревне, у старого друга и соратника, рабочего Александрова, он получил явку на Сердобольской улице, в доме 35. Здесь жили супруги Павловы, в квартире которых регулярно собиралось на свои заседания Русское Бюро ЦК РСДРП, происходили совместные собрания этого руководящего партийного органа и Петербургского комитета большевиков. Александров предупредил Василия о необходимости строжайше соблюдать все правила конспирации, ибо охранка в последние недели просто зверствовала, проводя по наводкам провокаторов одну за другой «ликвидации» подпольных организаций и техник.[4]

Садясь на 20-й номер трамвая у Балтийского вокзала, Василий по привычке проверил, нет ли за ним «хвоста», и на всякий случай занял позицию поближе к двери на задней площадке прицепного вагона. Трамвай мгновенно заполнился до отказа, люди повисли на подножках, один пристроился на «колбасе» сцепного устройства. Все это было внове Василию, который давно не был в столице. Многие другие приметы хозяйственной разрухи поплыли у него перед глазами, когда трамвай тронулся и медленно покатился по Лермонтовскому и Троицкому проспектам к Технологическому институту, через Загородный и Литейный — на Нижегородскую и Нюстадскую улицы. Первый снег прибрал грязь и неопрятность. Витрины многих магазинов, ломившиеся до войны от товаров, теперь были пусты или заколочены фанерой, замазаны белой краской изнутри. У булочных и мясных лавок стояли длиннющие хвосты суровых, плохо одетых женщин. Среди пешеходов было очень много солдат запасных полков, расквартированных в Питере. Теперь, под вечер, они явно бесцельно фланировали по улицам, ища дешевых развлечений. Среди них было много ходячих раненых, с руками на перевязи, как у Василия, или с палочками и костылями.