Честь и долг - [15]

На первое подавали суп прозрачный из телячьей головки по-английски и суп-пюре из курицы, а к ним пирожки слоеные с мозгами, выпускные яйца в раковинах. Официанты, специально нанятые на этот вечер из «Праги», ловким движением наполняли рюмки гостей хересом, мадерой, марсалой, белым портвейном — по выбору.

Хозяин дома со своего места в углу за крайним столом внимательно наблюдал, как гости принялись за еду, и не спешил с речами. Он решил дать насытиться как следует, а затем на добрый сытый желудок излагать им то дело, ради которого он позвал.

Вторым появился вареный окорок молодого вепря, а к нему — шато-лафит, сан-жюльен, медок, портер, эль, портвейн красный из подвалов хозяина.

Гости еще не разговорились, хотя некоторые из них, особенно Рябушинский и Челноков, завертели головами, нацеливаясь на возможных собеседников.

Разнесли майонез из цельного судака, наполнили к нему рюмки рейнвейном, мозельвейном, шабли, бургонским и сотерном.

Постепенно в зале нарастал гул сытых голосов.

Подали грибы в сметане, особым образом сохраненные жареные молодые боровики, посыпанные перцем и зеленью. К грибам — шато-д'икем, го-сотерн, малага, мускат-люнель, токайское, рейнвейн.

Было уже ясно, что обед удался, хотя внешне никто из гостей не выражал особого восторга. Но Коновалов зорким глазом увидел несколько чрезвычайно довольных лиц, смаковавших вино и кушанья.

Шеф-повар учел англоманию хозяина и включил в меню пудинг по-английски с пюре из каштанов. Налили к нему сладкое вино.

Казалось, пуншем гляссе из мараскина закончится обед, но официанты предложили после него жаркое фазана с салатом, а затем компот из свежих ягод и фруктов.

Лишь когда подали торт, а за ним должны были последовать сыр, фрукты, кофе и чай, к которым в маленькие рюмочки официанты принялись разливать коньяк и ликеры, Коновалов встал. Говор голосов мгновенно стих. "Значит, все-таки вполглаза наблюдали за мной!" — решил хозяин. Его неказистая фигура в безупречном фраке, ослепительно белом жилете не очень высоко поднималась над столом. Маленькие глазки над одутловатыми щеками выглядели совсем не по-английски.

— Дорогие друзья и коллеги! — начал он. — Позвольте мне высказать некоторые соображения по поводу нашего сегодняшнего и завтрашнего положения.

Нарисовав самыми черными красками нынешнее положение России, Александр Иванович предрек революционное движение в самом скором времени.

— Только глубокий патриотизм и понимание целей войны сдерживают до поры до времени рабочий класс, — проникновенно говорил он. — Что касается крестьянской массы — то здесь налицо все признаки анархии.

На другой день после мира, — вещал он, — у нас начнется кровопролитная внутренняя война…

Слушатели насторожились, многие даже отложили свои десертные ложечки в сторону и повернулись лицом к хозяину, демонстрируя углубленное внимание.

— Весь ужас этой войны будет в том, что она станет протекать стихийно, без плана, без какого-либо центрального руководства. Это будет бунт, анархия, страшный взрыв исстрадавшихся масс. В России уже сейчас нет никакого правительства. При первых же революционных взрывах власть окончательно растеряется и бросит все русское общество на произвол судьбы. Вот почему все, кто сознает неизбежность того, что ждет нас после войны, должны подумать о самозащите, об ослаблении грозных последствий анархии. Спасение в одном — в организации себя, с одной стороны, в организации рабочих — с другой. Если мы будем смотреть на организацию рабочих враждебно, мешать ей, — мы будем лишь содействовать анархии, содействовать собственной гибели. Объявляя в такой момент рабочим войну, мы рискуем обратить всю русскую промышленность в развалины. На правительство надеяться нечего. Мы окажемся лицом к лицу с рабочими, и тут, бесспорно, — их сила и наше бессилие. Не лучше ли в таком случае путь соглашения хотя бы с теми силами из рабочей и интеллигентной среды, которые готовы к этому…

Гробовая тишина стояла в обеденной зале. Не звякнула ни одна ложка, не раздался ни один шорох. Видно было, что слова умного миллионщика произвели громадное впечатление на московских толстосумов.

— …Необходим путь трезвых уступок как с одной, так и с другой стороны. Фабриканты и заводчики, боящиеся Примирительных камер как нового института российской жизни, сами не сознают той ужасной опасности, перед которой они окажутся после войны.

Далее Коновалов решил сказать о роли военно-промышленных комитетов в первые дни мира.

— Правительство поставило своей целью во что бы то ни стало разрушить формирования торгово-промышленной общественности. Но правительство, очевидно, плохо представляет, что ждет нас в промышленной жизни на другой день после войны, — говорил Александр Иванович внимательным гостям, — и не понимает роли, какую должны сыграть военно-промышленные комитеты. Эти комитеты мобилизовали промышленность, и они же должны демобилизовать ее. Без определенного плана демобилизации, который могут выработать только торгово-промышленные круги через военно-промышленные комитеты и никто, кроме них, эта демобилизация превратится в анархию. Она выбросит на мостовую десятки, сотни тысяч людей. Со всеми ужасными последствиями для нас и для общественного спокойствия. И правительство, и многие фабриканты и заводчики относятся отрицательно к рабочим группам при военно-промышленных комитетах, к их лидеру — Кузьме Гвоздеву. Они не понимают, что разгонять эти группы преданных нам рабочих — значит вооружать против нас. Между тем в момент анархии они могут очень пригодиться…