Чеслав. Ловец тени - [16]

Шрифт
Интервал

Однако что-то в этот раз никто не спешит навстречу прибывшему. Неужто замешкались? Обычно привыкшие жить настороже среди лесной дикости хуторяне еще издали различали, что к ним кто-то жалует, и выдвигались посмотреть на путника. А сейчас, хоть и ехал Чеслав не таясь, и Ветер топал и фыркал так, что вся округа слышала, никто не выбежал приветствовать их, даже младшие непоседы из семейства Молчана. С чего бы это? Аль прозевали его приближение? И что за знакомый терпкий дух доносит время от времени легкий ветерок? Или это только кажется?

Чеслав поднялся на пригорок, с которого хутор был уже как на ладони, и не поверил глазам своим: на том месте, где, как он помнил, стояла хатка крови Молчана, зияла черная пустота. Он не сразу сообразил, почему вокруг так черно. И только приблизившись, сперва осторожно, а затем припустив на Ветре сильнее, понял: это оттого, что на месте жилища теперь было пожарище.

Чеслав спрыгнул с коня, потому как тот заартачился, отказываясь двигаться далее, и неспешно подошел к границе, за которой черным пологом лежала обожженная земля, выгоревшая трава и головешки от бревенчатых стен. Ступить за черту, за которой попировал огонь, он не решился.

Его поразила повторяемость происходящего: еще позавчера он вот так же стоял перед другим пожарищем, в их селении, и то была не просто погоревшая изба, то было погребальное кострище. А здесь? Неужели и здесь кто-то решил сделать из людского пристанища кострище? Но кто? И для кого? И отчего? Или дом сгорел от людской неосторожности: за очагом не усмотрели? А может, Перун Великий, прогневавшись аль для забавы, разойдясь в дождь ночной, молнией своей погубил лесную хижину, ведь бывало и такое? Но где тогда обитатели сгоревшего дома? Неужто сонные не успели выбраться? Или спаслись и ушли с пожарища?

Резкий порыв ветра подхватил с обгоревших бревен подсохший после дождя пепел и кинул в лицо юноше, а остатки унес в сторону леса. Протерев глаза и тихо попеняв божеству ветра за злобную выходку, Чеслав обошел сгоревший дом, внимательно всматриваясь в черный остов. Пожарище не было давним. Возможно, еще вчера на этом месте кипела жизнь. Но отчего же огонь не пошел дальше к лесу, не стал пожирать округу? Остановил его кто-то разумный или дождь начавшийся залил?

Ступив ближе к тому месту, где была расположена сгоревшая изба, Чеслав увидел остатки хозяйской утвари, что не поддалась губительному огню: черепки и целые горшки, топорища, лезвия ножей… Нет, тут что-то не так. Не мог хозяин Молчан, уходя, бросить изделия кузнечных дел мастеров. Слишком ценны они для лесных жителей. Обязательно забрал бы их с собой.

Неосторожно шагнув и споткнувшись об обгоревшее бревно, Чеслав едва не растянулся на покрытом пепельно-черными головешками земляном полу. Но что там, в углу, среди обрушившихся с крыши обгоревших бревен… такое странное? И отчего на него вдруг напала оторопь, отчего похолодело в груди? Неужели это… Чеслав невольно подался назад. Понятным ему стало увиденное, да и смрадный дух знаком. Да, это были… обгоревшие человеческие останки. Скрюченные смертью и обезображенные огнем.

Чеслав не разбирая дороги выскочил с пожарища и, преследуемый запахом горелой плоти, бросился туда, где мирно пасся безучастный ко всему происходящему Ветер. Верный конь, оторвавшись от своего трапезного дела, приветливо потянулся к хозяину, но Чеслав, даже не взглянув, отвел рукой морду скакуна — мол, не до тебя. В ответ Ветер недовольно фыркнул и отошел в сторону: нет так нет. Юноша же, чувствуя, что увиденное тяжким камнем давит на него, не стал сопротивляться и присел на траву. Упершись локтями в колени, он обхватил голову руками, потому как слишком много мыслей вскипело в ней разом.

Вот и разгадка, куда подевалось семейство Молчана. Ярый огонь пожрал их… И сомнений в том теперь у Чеслава не было. Но в чем причина? Пожрал живых или мертвых? А если мертвых, то чья рука отдала их избу на поживу Огню Сварожичу?

Долго он сидел недвижимо…

Погрузившись в тяжкие размышления, Чеслав не заметил, как начало темнеть. Надо было позаботиться о ночлеге. Благо он взял с собой большую медвежью шкуру, которая не раз становилась надежным укрытием во время лесных ночевок. Отыскав под развесистым дубом место посуше, Чеслав достал из тряпицы припасенный кусок хлеба, утолил голод, сходил к ручью и запил снедь прохладной водой, а после завернулся в мохнатое покрывало, глубоко вдохнул сырой, смешанный с запахом гари и шерсти воздух и попытался заснуть. Но сон не шел к нему. Соседство со страшным пожарищем и мысли о нем не давали уснуть.

Вдруг его чуткое ухо уловило чье-то приближение. Шуршание сухой листвы и хвои под ногами… Тишина… Шаг… Снова тишина… Снова шаг, еще один… А вот под чьей-то тяжестью сломалась сухая веточка — в темноте ведь не разглядишь, куда ступаешь… Шорох то возникал, то через какое-то время исчезал, словно идущий замирал и выжидал, а после снова продолжал движение. Другой бы, может, и не распознал столь осторожное приближение или подумал, что показалось, — не так еще близок был незваный гость. Но Чеслав был хорошим охотником, а потому ошибки быть не могло: в его сторону кто-то крался. Вот только из-за расстояния пока не совсем понятно, зверь или человек.


Еще от автора Валентин Николаевич Тарасов
Чеслав. Воин древнего рода

Древняя Русь времен язычества. Русь еще поклонялась Яриле и Сварогу, Перуну и Ладе. Языческим божествам приносились богатые жертвы. Едва увидев купающуюся в реке красавицу из враждебного племени Неждану, молодой охотник Чеслав влюбился без памяти. Он был готов пожертвовать всем ради красавицы Нежданы. Но их роды издавна враждовали, женитьбу на этой девушке его близкие сочли бы предательством. Однако страсть затмила разум юноши, он похитил Неждану и спрятал в лесу. Его отец, глава рода, приказал сыну вернуть чужачку.


Рекомендуем почитать
За Кубанью

Жестокой и кровавой была борьба за Советскую власть, за новую жизнь в Адыгее. Враги революции пытались в своих целях использовать национальные, родовые, бытовые и религиозные особенности адыгейского народа, но им это не удалось. Борьба, которую Нух, Ильяс, Умар и другие адыгейцы ведут за лучшую долю для своего народа, завершается победой благодаря честной и бескорыстной помощи русских. В книге ярко показана дружба бывшего комиссара Максима Перегудова и рядового буденновца адыгейца Ильяса Теучежа.


Сквозь бурю

Повесть о рыбаках и их детях из каракалпакского аула Тербенбеса. События, происходящие в повести, относятся к 1921 году, когда рыбаки Аральского моря по призыву В. И. Ленина вышли в море на лов рыбы для голодающих Поволжья, чтобы своим самоотверженным трудом и интернациональной солидарностью помочь русским рабочим и крестьянам спасти молодую Республику Советов. Автор повести Галым Сейтназаров — современный каракалпакский прозаик и поэт. Ленинская тема — одна из главных в его творчестве. Известность среди читателей получила его поэма о В.


В индейских прериях и тылах мятежников

Автобиографические записки Джеймса Пайка (1834–1837) — одни из самых интересных и читаемых из всего мемуарного наследия участников и очевидцев гражданской войны 1861–1865 гг. в США. Благодаря автору мемуаров — техасскому рейнджеру, разведчику и солдату, которому самые выдающиеся генералы Севера доверяли и секретные миссии, мы имеем прекрасную возможность лучше понять и природу этой войны, а самое главное — характер живших тогда людей.


Плащ еретика

Небольшой рассказ - предание о Джордано Бруно. .


Поход группы Дятлова. Первое документальное исследование причин гибели туристов

В 1959 году группа туристов отправилась из Свердловска в поход по горам Северного Урала. Их маршрут труден и не изведан. Решив заночевать на горе 1079, туристы попадают в условия, которые прекращают их последний поход. Поиски долгие и трудные. Находки в горах озадачат всех. Гору не случайно здесь прозвали «Гора Мертвецов». Очень много загадок. Но так ли всё необъяснимо? Автор создаёт документальную реконструкцию гибели туристов, предлагая читателю самому стать участником поисков.


В тисках Бастилии

Мемуары де Латюда — незаменимый источник любопытнейших сведений о тюремном быте XVIII столетия. Если, повествуя о своей молодости, де Латюд кое-что утаивал, а кое-что приукрашивал, стараясь выставить себя перед читателями в возможно более выгодном свете, то в рассказе о своих переживаниях в тюрьме он безусловно правдив и искренен, и факты, на которые он указывает, подтверждаются многочисленными документальными данными. В том грозном обвинительном акте, который беспристрастная история составила против французской монархии, запискам де Латюда принадлежит, по праву, далеко не последнее место.