Чертова дюжина - [5]

Перед сном Дина на минутку задержалась с отцом на террасе. Целуя дочь в лоб, Иннокентий Осипович задумчиво сказал:

– Когда мне исполнилось четырнадцать лет, я уже работал помощником кочегара. Нелегко мне тогда приходилось. Ты этого никогда не узнаешь. У тебя позади только радость. И сегодня лучшее мое пожелание тебе, именинница, такой же полной радости и впереди.

Они оба перегнулись через перила и смотрели на черные шелестящие кусты сада, вдыхали тонкий аромат цветов, травы, листьев. До них долетал затихающий шум маленького города: обрывки песен, лай собак, неясные шорохи. Казалось, никакая сила не может нарушить мира, тишины, покоя этого городка, затерявшегося в глухих лесах невдалеке от Москвы.

На душе у Дины в эту минуту было так спокойно, так радостно, что слова отца показались ей ненужными и немного смешными. Она звонко рассмеялась и обняла Иннокентия Осиповича.

Друзья

Затеевы собирались на пасеку к дедушке. Иннокентий Осипович оставался в городе, потому что в его школе шел капитальный ремонт.

Екатерина Петровна с утра укладывала чемоданы, нервничала, сердилась. Маленький Юрик капризничал. Суматоха в доме ему не нравилась: на обычных местах не было игрушек, его забыли вовремя покормить, на него не обращали внимания, а еще хуже – требовали, чтобы он не вертелся под ногами и сидел где-нибудь в сторонке. Сидеть же в сторонке Юрик никак не мог. Ему необходимо было знать, что завертывала мама в бумагу, попробовать, не провалится ли крышка чемодана, если ее потоптать ногами, потрогать пальцем недавно испеченные ватрушки – горячие они или нет.

Раньше все это ему разрешалось, а сегодня его гнали, ругали и даже шлепали. Юрик сердился и капризничал.

Дина сначала помогала матери, но потом это ей наскучило, и она побежала прощаться с подругами. Ната Савельева жила рядом со школой. Дина направилась к ней через боковую калиточку школьного двора.

Во дворе на бревнах сидела Варя и еще несколько девочек, одноклассниц Дины. На заборе висел Мирошка. Про него в классе говорили: «Первый ученик с краю, никогда ничего не знаю». Дина подошла к девочкам. Увидев ее, Мирошка соскочил на землю и, низко кланяясь и кривляясь, почти пропел:

Караван наших дней быстрокрылый

Улетает и тает, как дым…

На бревнах послышался смех, Дина остановилась, щеки ее вспыхнули, на глаза навернулись слезы. Она взглянула на смеющихся девочек, повернулась и побежала прочь, а вслед ей неслись слова:

Знаю, в сердце, что есть и было —

Навсегда оставляет следы.

С пылающими щеками она вбежала во двор Наты. Ната в окно увидела подругу и вышла на крыльцо. Взглянув на Дину, она поняла, что у нее не спокойно на сердце, но промолчала, зная, что та расспросов не любит, а если сочтет нужным, сама расскажет обо всем. В самом деле, вскоре Дина заговорила о том, что ее огорчило.

– Знаешь, Ната, Мирошка становится просто невозможным, – сказала она. – Кривляется, как цирковой шут, а девчонки наши поддерживают его, смеются над его глупыми выходками, поощряют их. Вот сейчас он начал меня дразнить, а Варя, Зинка, Наташа и Верка с ним заодно.

Дина с Натой сели на ступеньки крыльца. Двор был грязный, засыпанный стружками, обломками кирпича, заваленный дровами и бревнами. Крыльцо было тоже грязное, затоптанное глиной. Ната, как всегда, не обратила внимания на это, но Дина отыскала в кармане тряпочку, вытерла ею ступеньку и тогда только села.

– Папа говорит, – неожиданно сказала она, – что в нашем возрасте всего понять нельзя не из-за недостатка ума, а потому, что нами пережито еще слишком мало. Я с ним всегда по этому поводу спорю.

Она поднялась, за руку потянула Нату к себе и, когда та встала, обтерла под ней ступеньку. Обе улыбнулись.

– А сейчас мне кажется, что во многом папа прав, – продолжала она. – Вот я, например, решительно не понимаю, почему девчата и ребята смеются, когда дружат девочка с мальчиком.

– Девчата с ребятами смеются, а взрослые – ты замечала, Дина? – сердятся и еще больше не понимают такой дружбы, – горячо отозвалась Ната. – Вот на тебя с Костей Зоя Николаевна косо смотрит. Замечала?

– Замечала, – уныло отозвалась Дина. – А чего же тут плохого?

– Не знаю. По-моему, ничего плохого нет.

Ната задумалась, а потом, не отрывая взгляда от красной железной крыши школы, виднеющейся из-за забора, сказала:

– А все-таки в этом есть что-то стыдное.

– Почему? – Дина быстро взглянула на подругу.

– Скажу почему, только, чур, не обижаться.

Дина молчала.

– Ну, вот ты моя подруга. Ты мне все говоришь. Все, верно ведь?

– Все, – несмело подтвердила Дина.

– А сегодня я стороной узнаю то, о чем вся школа уже знает, что вчера Костя тебе стихи подарил. Ты мне об этом не сказала… – Ната взглянула на Дину, но, заметив, что та покраснела, снова стала внимательно разглядывать крышу школы. – Тебе, наверное, было стыдно сказать мне об этом?

– Совсем не стыдно.

– А чего же ты краснеешь? Ну, а Иннокентию Осиповичу ты показала стихи? Ты же от него ничего не скрываешь?

– Н-н-ет!

– Значит, тоже стыдно, – тоном, не допускающим возражения, сказала Ната.

По двору, припадая на правую ногу, прошла высокая толстая старуха в очках. Она осторожно несла что-то в переднике.