Чёрный ураган - [39]
Ночью фургон загрохотал по булыжной мостовой и остановился на дворе кирпичного дома на окраине города Балтимора. Билл вылез первым и первым же наткнулся на коренастую, широкоплечую женщину в пёстрой головной повязке.
— Хэт! — закричал он.
— Друг среди друзей, — ответил голос Гарриет Табмен.
Из Балтимора Баули выбрались самым необычным путём — по железной дороге, в товарном вагоне, в виде «груза повышенной скорости».
Биллу, его жене и детям пришлось влезть в рогожные тюки, набитые опилками и с виду зашитые верёвками. На тюках стояло клеймо: «Филадельфия, Ливанская семинария, грузить осторожно».
Тюки были погружены осторожно, но грузчики по ошибке поставили Устричного Билла вверх ногами, и ему пришлось жестоко страдать минут пятнадцать, пока он не услышал гудка и вагон не покатился по рельсам. Тогда он разрезал ножом верёвку, вылез в полумрак вагона и несколько минут набирал воздух, открывая и закрывая рот, как будто побывал дне морском.
К чести его надо сказать, что он ни разу не простонал и даже не охнул. Придя себя, он освободил малышей и жену и только после этого пощупал, на месте ли у него шейные позвонки. Тётя Баули смотрела на него с беспокойством.
— Ничего, — сказ Билл, — только в следующий раз надо будет написать на тюках «верх» и «низ»…
Гарриет вошла в вагон на станции Честер. Она принесла еду и питьё и после обеда велела всем влезть в свои тюки. Она стала зашивать беглецов снаружи.
— Тебя не схватят? — спросил из своего тюка Билл.
— Меня трудно схватить, дядя Билл, — смеясь, сказала Гарриет. — У меня есть бумага, в которой написано, что я служу в «Бюро по розыску беглых негров».
Устричный Билл был так озадачен, что долго не мог проронить ни слова.
— Не волнуйся, — сказала Гарриет. — Эту бумагу написал Уильям Стилл, начальник станции подземной дороги в Филадельфии.
— И тебя не могут задержать?
— Могут. Без риска у нас ничего не бывает. В самом крайнем случае комитет бдительности придёт ко мне на помощь.
— «Комитет бдительности»! — бормотал Билл. — «Начальник вокзала»!.. Я и не знал, что на свете есть такие мудрёные слова. Что это за люди? Это святые праведники?
— Нет, дядя Билл. Они против рабства. Только они не сидят сложа руки и не ждут, пока Мойсей сойдёт с неба, а действуют.
— Действуют! — в восхищении крикнула из своего мешка тётя Баули. — Да ведь это война!
Гарриет задумалась.
— Война? Пожалуй, что так, но маленькая, Фредерик Дуглас говорит, что настоящая война ещё впереди.
— Кто такой Фредерик Дуглас?
— Знаменитый мулат, беглый раб, который выступает на митингах и говорит правду про чёрных. Этого нельзя объяснить в двух словах.
— Говорит правду? И его не сажают за это в тюрьму?
— Трудно посадить в тюрьму человека, которого любят миллионы людей, — серьёзно сказала Гарриет.
Паровозный гудок прервал этот разговор. Гарриет ушла, и дверь вагона захлопнулась. Поезд шёл, погромыхивая на стыках. И под этот мерный шум Билл повторял:
— «Дуглас», «Миллионы», «Комитет», «Стилл»…
Он увидел Стилла в Филадельфии.
Дом, в котором помещалась «Ливанская семинария», был самый обыкновенный двухэтажный дом с палисадником. На втором этаже, в большой, почти пустой комнате, сидел за простым столом большеголовый сухощавый негр в очках. Перед ним лежала книга, в которой он изо дня в день вёл записи.
«Тысячи побегов, мучительных разлук с близкими, слепых поисков утерянных родителей, братьев, сестёр, собственных имён и фамилий — всё это очень тяжело на меня действовало, — писал впоследствии Уильям Стилл. — И хотя я сознавал всю опасность ведения таких записей и в то время не мечтал, что доживу до отмены рабства и сумею опубликовать мой дневник, но всё же я чувствовал глубокое удовлетворение оттого, что веду его».
В пустой комнате «Ливанской семинарии» толпились измученные, голодные и отчаявшиеся беглецы, зачастую с жёнами и маленькими детьми. Одних приносили ранеными, других — больными, третьи приходили измождённые до того, что часами сидели перед Стиллом, едва выдавливая из себя ответы. Многие просили оружия, другие думали только о пище, жилье и отдыхе. Иногда беглецы, полные подозрений, отказывались отвечать на вопросы о своём прошлом. Но все были полны надежды.
В последние годы перед гражданской войной у Стилла уже не хватало времени для подробных записей. Бывало, что ночью, при тусклом свете керосиновой лампы, перед отправкой очередного «поезда», он записывал коротко:
«Четыре пассажира из Мэриленда, привёл Мойсей». «Ещё четыре пассажира оттуда же, выведены Мойсеем». «Новая поездка Мойсея в Мэриленд, вывезено шестеро человек»…
Глубокой ночью начальник станции отправлялся на кладбище со своей записной книгой в руках и тщательно прятал её в старом склепе, где были похоронены три поколения семьи старожилов Филадельфии. Записи Стилла были напечатаны 1872 году.
Итак, в книге Стилла появилась новая запись:
«Билл Баули, 42 лет, из Мэриленда, при нём жена и двое детей. Приехали из Балтимора с Мойсеем, отправляются в Канаду с ним же. Выдано четыре пары обуви и двадцать долларов».
Стилл сделал эту запись, не задав ни одного вопроса вновь прибывшим. Потом закрыл книгу, посмотрел на Устричного Билла, улыбнулся и сказал:
