Черный талисман - [2]

— Ты сын моего друга, — сказано не как вопрос, а как утверждение.

— Вы обознались. — Он уже не скрывал раздражения.

— Я не могу обознаться. Об этом позаботился твой отец.

— Мне все равно. Отца я не видел, он мне безразличен, и говорить с его знакомыми мне не о чем. — Валентин рванулся, но хватка старика была мертвой.

— Я понимаю, Людмила Борисовна сердита, не может простить такого обращения с собой… Она настроила и вас… Возможно, Нэк и перегнул палку, ему следовало бы быть бережнее с вашей матерью. Но у вас говорят: не вспоминайте о мертвых плохо.

Валентин молчал, ни во что не вслушиваясь и обдумывая свое избавление. Старик, не отпуская рукав и не ослабляя хватки, шел рядом.

— Вы спешите? Хорошо. Через минуту я перестану вас задерживать. Только проверим одну вещь, ладно? У вас есть что-нибудь твердое?

Словосочетание «перестану задерживать» врубило внимание Валентина. Он неделикатно, пристально посмотрел в зрачки старика — определить, не врет ли тот. Эти желтые глаза смотрели чересчур, неприятно пристально — словно бы рассматривали диковинку на витрине. Если бы не боль, промелькивающая под этим любопытством…

— Ладно, поверю. — Он полез в свою куртку. На днях некто Окунь, совершенствуясь в юморе, завернул базальт в бумажку от шоколадного батончика и угостил им Валентина. С тех пор этот камень так и болтался в кармане.

— Отлично. Сжимайте его так, словно собираетесь раздавить. Пожалуйста. Вы сжимаете? — Старик, покусывая губы от волнения, смотрел в землю и вертел в руках прозрачную палочку.

Валентин пожал плечами, улыбнулся нелепости ситуации:

— После этого я ухожу. В соответствии с вашим обещанием.

Камень, зажатый в кулаке, был холодным, твердым. Палочка прикоснулась к предплечью, по руке прошло что-то вроде колючего, обжигающего разряда. Пальцы непроизвольно сжались сильнее, и…

Базальт раскрошился.

Валентин потерял всякую ориентировку в мире, вместо мыслей в голове бесился хаос.

— А сейчас мы поговорим по-настоящему, верно? — Голос старика долетел откуда-то из-за края света.

— Я учу к экзамену! — Валентин спешно сорвал очки-проектор, сунул их между спинкой дивана и подушкой. В комнату вошла тетя Нина. Критически оглядев и здешний вековечный беспорядок, и племянника, валяющегося на диване, сказала:

— На этот раз нормально смотришь на то, что учишь?

Валентин помотал головой, указывая пальцем на свое лицо. Однажды тетка застукала его с проектором и потом долго ворчала по поводу «неумных фокусов современной молодежи».

— Когда подстрижешься? К тебе из университета. — Перескок с темы на тему произошел на одном дыхании. Дверь открылась чуть шире, и в комнату просочилась староста группы Ольга Скворцова. Привычно-кокетливо, без необходимости поправила слишком яркую блузку, улыбнулась:

— Привет отличнику-ренегату!

Тетя Нина, не поняв смысл фразы, приподняла подведенные брови. Но, поскольку никто ничего не объяснял, качнула головой и вместе с аппетитными кухонными запахами вышла из комнаты. Валентин мысленно, облегченно выдохнул. Олька молча расчистила кресло и продолжила, только усевшись в него:

— Две двойки подряд! Ну что это такое? Знаешь, как кураторша психует? Хочешь, чтоб твоя тетка узнала?

— Пусть. — Валентин с видом ангельского смирения глядел в окно, на пропитанные смогом тучи. — Я влюбился и могу думать только о Ней. Ясно?

Олька прыснула, взмахнула пухленькими ручками — и случайно смахнула со стола две учебные фильм-кассеты.

— Ой, наш робот человеком стал, влюбился! К концу четвертого курса, но стал! Ой, а что за пленочки, нет, стеклышки, я уронила?

Скворцова нагнулась, подняла фильм-кассеты и начала их вертеть в пальцах. Молчание сгущалось. Желание выставить ее увеличивалось. Наконец Олька положила «стеклышки» на место, хмурясь, посмотрела на Валентина и на диван. Немедленно откинула голову, манерно и недоуменно сощурила глаза:

— А почему ты учишь зарубежную литературу? Мы же сдаем ее последней!

— Я ее не учу.

— Ага, а почему она у тебя раскрытая на диване лежит?

— Пойми, в моей голове любовный туман.

— А кто она? — Олька выпрыгнула из кресла, подошла к заваленному книгами стеллажу. «Если она возьмет малый порц-активатор, это будет не так плохо».

И Скворцова, естественно, взяла красивый «электрический фонарик». По привычке вертя и поглаживая его, коснулась кнопки. Вскрикнула от боли — в нормальном организме активатор мог вызвать только ее. Уронила «фонарик», замотала руками, отскочила в сторону:

— У него что, корпус под напряжением?

— Да, а внутри живой электрический скат.

Олька надулась, пофыркивая от воспоминаний о боли, подошла к окну. Через плечо посмотрела на то, как Валентин встает, поднимает «фонарик».

— Ты мешаешь мне учить… то есть размышлять о Прекрасной Даме.

— Все вы, парни, вруны. Вижу, вижу, что не Прекрасная Дама у тебя в башке! Влюбленные совсем-совсем не такие. Давай говори правду! А то не уйду! Скворцова с ногами забралась в кресло, уютно свернулась в нем. «Интересно, насколько сильно на нее влияет ее фамилия?»

— Сняла бы туфли.

— А у тебя грязнее уже ничему не стать.

На это возразить было трудно.

— Я жду. — Олька подперла щечку кулаком, прищурила глаза.