"Здравствуй!
Лицо Сфинкса
замотано бурями.
У каменных лап
тяжко плещет кровь.
Тебе не уйти.
Здравствуй! "
(Заклятие из "Некрономикона")
Сам не знаю отчего, но я проснулся. Вслушался в шорох пыльного полуночного ветра. Поворочался с боку на бок, привычно проклял свое согласие на предложение Билла. И, коекак одевшись, высунулся из палатки.
Джейн, моя невеста, была совсем недалеко. Она сидела на песке перед одним из этих крокодилообразных камней. По милости другого песка – летящего по воздуху – лунный свет неритмично гас и разгорался. Он плясал на лице Джейн, на ее перепутанных волосах, крутящихся в воздухе и походивших на тончайших змей.
Странно, что песок летит так… клочками, что ли? Ладно, к моим эмоциям это слово подходит больше, чем "облаками". Ежась от ночного холода, старательно отворачиваясь от ветра, я сделал пару шагов вперед. Пустыня под моими ногами издевательски пришептывала; ветер хотел содрать кожу с лица и срезать все волосы с головы. А заодно – набить в мои легкие этой каменной "пудры". Будто ее было мало под моей рубашкой.
– Эй!
Джейн рывком обернулась, опершись рукой о камень:
– Бессонница, Скотти?
Не выношу, когда она называет меня "Скотти" таким тоном.
– А у тебя? – я, морщась, подошел и присел на корточки. Са диться понастоящему, более основательно соприкасаться с шуршащей, движущейся землей почему-то не хотелось.
Колени Джейн были уже полузанесены песком, и у меня появилось нехорошее чувство: моя невеста врастает в это дурацкое нечто, называемое пустыней.
Мне очень захотелось плюнуть на все (и на деньги). Подвести старину Билла и уехать из археологической экспедиции. Пока не случилось что-то по-настоящему нехорошее.
– Не замерзла?
– Естественно нет, – она машинально положила руку на обсосанный ветром гранит. Ейей, милые леденцы у пустыни. Или не у нее, а у Времени?
Джейн нарывалась на ссору. Это бывало с ней и дома, в Калифорнии. Но здесь, в Египте, такие настроения стали хроническими. Эх, вывести бы из-под тента старый, некогда бывший армейским вездеход, и драпануть в более нормальные, цивилизованные места. Для начала – хотя бы в какой-нибудь кемпинг.
Меня удерживали разум и стыд, стыд за свой страх, за весь этот полупроснувшийся, глухо ворочающийся в душе ком суеверий. Как-никак, сейчас конец двадцатого века… Фраза банальная, но всемогущая.
Джейн молчала, смотрела в этот дурацкий кусок гранита. А луна бесилась в ритме древнего, страшного рок-н-ролла. И ветер делал то же самое.
– Слышишь? Пустыня говорит со мной, с тобой…
Одна из фирменных глупостей моей невесты. Ее дед родился и вырос в неком Данвиче – месте глухом, протухшем и давно законсервированном в этой протухлости. Похоже, из генов Джейн сия зараза ушла еще не полностью… Но какой смысл убеждать Джейн в том, что пустыня – просто огромная куча песка? А наша нервозность – просто следствие неподходящего для нас климата? Я сам пару минут назад думал обо всем вокруг как о живом, разумном.
Воистину, Египет может стать оптовым поставщиком клиентов для психушек. Разумеется, я говорю не о городах или туристских мотелях, а о пустыне. О глубокой пустыне. Как однажды ляпнула Джейн, здесь кожа чувствует дыхание древних, проклятых владык этой земли… Хотя почему "проклятых"? Фараоны были как фараоны…
– Тебе не надоел скрип между зубов? – я сплюнул все-таки попавший в рот противный, безвкусный песок.
– Дyрак. У пустыни нет рук, вот она и ласкает нас, как умеет. Мы ей нужны, и она зовет, играет, заманивает, как может.
Я еле-еле сдержал точное, непечатное определение таких ласк. Помолчал и категорически заявил:
– Пошли спать.
– Ладно, – Джейн со вздохом встала, отряхнула свои старенькие, но любимые джинсы. Ясно, что она сильно недовольна – я ей испортил полуночное бдение среди фальшивого, мертвого океана из всяких там дюн и остатков скал.
"Заманивает"… ага, только делает это еще глупее крокодила или кто там из хищников подо что маскируется… Странная все же девушка Джейн. Все время ощетинивается – но все время подчиняется. Я находил это сочетание очень пикантным и возбуждающим, другие считали ее либо страшной ломакой, либо обыкновенной тряпкой. Она стала моей невестой сразу после прямого приказа ее деда. Вот кого она не ослушалась и полраза! Может, потому, что, когда она родилась мертвой, он както ухитрился ее оживить?
… Помню, как зло, стально сверкнули ее глаза, в которых отражался свет банального телевизора. И ее совершенно спокойный, покорный голос:
– Да, Скотт будет моим женихом, а потом мужем. Почему бы нет?
И – счастливая улыбка ее матери, сильно симпатизирующей мне. И – в ответ на эту улыбку улыбается дед. Одинокий, рано овдовевший старик, без памяти любящий свою дочь… и, похоже, только ради нее делающий вид, что любит внучку.
– Слушайся своего жениха во всем. Будь хорошей девочкой, ладно?
– Ладно, – в ответ на вроде бы доброжелательные слова деда Джейн спокойно, чуть весело улыбается. Но на этой улыбке – какая-то опасная, нехорошая тень… И взгляд деда слишком остер. А мать ничего не видит, как всегда, паря где-то недалеко от облаков.
Тем не менее, Джейн меня слушалась.
Я со вздохом нырнул в палатку. Египет. Нехорошая, слишком древняя земля. Помнит ли она темные, смутные заклятья – или это только фантазии Джейн, которыми она меня пугала в очередном припадке раздражения? Одно-то заклятье здесь действует наверняка, и из-за него – если бы не послушание деду, – невеста меня бы бросила.
