Черный риэлтер - [35]

— А чё такого? Хрен ровесников не ищет. Там у них еще трое меж ними, между Сашкой да Колькой, да Валька еще, сестра ихняя, младшенькая, сука подколодная, проститутка е… Чё мне, нельзя жить с тем, кто младше?

Колодников засмеялся, и махнул рукой.

— Ладно, живи как хочешь и с кем хочешь.

Они вышли за ограду, закурили.

— Не диранет этот Коля с испугу из города? — спросил Демин.

— Ну, до вечера он хрен на ноги встанет. А там нам надо его непременно допросить.

— Ты думаешь, что это не он старика замочил?

Колодников отрицательно покачал головой.

— Мелковат он для этого. Коля у них младшенький, сидел только по хулиганке. Это старший, Сашка, тот, которого эта сова замочила, вот он за осознанную мокруху пятнашку отмотал.

К вечеру Астафьев сумел найти человека, способного перевести язык глухих на обычный, человеческий разговор.

— Я двадцать лет возглавлял общество инвалидов, подо мной были не только глухонемые, но и инвалиды-колясочники. Какая была мощная организация! У нас и свои цеха были, мы столько самой разной мелочевки делали: и ложки алюминиевые, и кружки, и щетки. А какая была самодеятельность! А спорт! Мы же со своими стрелками-колясочниками весь союз объездили, сколько призов брали! И по стрелковому оружию призы брали, и по дартсу. А сейчас все это развалилось, все позакрывалось, никто ими толком не занимается, — делился своими воспоминаниями, Валентин Александрович Викторов мужчина лет семидесяти, с белоснежной шевелюрой и благородным, как у киношных графов, лицом.

Они приехали в больницу, и тут же увидели выходящего из приемного покоя Шварцмана. У того было расстроенное лицо, и Юрий подумал, что это все из-за немого.

— Сань, не переживай, я тебе переводчика привез. Можешь допрашивать своего немого.

— Поздно, Юрий Андреевич.

— Что такое? Умер?!

— Сбежал наш немой. И с больной ногой дал деру.

Юрий разозлился.

— Сбежал?! Как сбежал?! Что ж ты охрану ему не выписал?

Черный огорченно махнул рукой.

— Да, врачи меня вчера убедили, что он вообще ходить не сможет как минимум месяц. Я спокойно так его и оставил. А сейчас приехал — а он уже в обед деру дал. Никто и не заметил, как он оторвался. Соседи по палате сказал, что он встал, как был в этой больничной пижаме, взял чужие костыли, и ушел. Они и хватились его только потому, что старик, чьи костыли были, хипишь поднял.

— Простите, а как выглядел этот немой? — спросил Викторов.

— Ну, рост выше среднего, — начал вспоминать Шварцман.

— Мощного сложения, — подсказал Юрий.

— Да, ручищи такие, кулаки так с мою голову будут.

— Шея как у быка, и глаза на выкате. Плечи такие странные, — Юрий даже изобразил своего недавнего противника.

Викторов засмеялся.

— Да это же Квазимодо! Он еще так сильно сутулиться?

— Ну да, как будто горб у него, — согласился Черный.

— И сила у него дурная, — дополнил Астафьев. — Он ломом из тридцатки как перышком махал.

Викторов кивнул головой.

— Тогда это точно наш Квазимодо. Кличка у него такая, еще с детства. Он, вообще, ошибка природы. Глухонемые, они обычно по наследству становятся. У нас столько пар было таких. И они глухонемые, и дети их. А у него и мать нормальная, и отец, и брат. Дед один, как говорят, со стороны матери был немым. И вот, через сколько поколений все аукнулось на нем одном.

— Если это так, то этот ваш Квазимодо плотно сел на иглу, — сказал Шварцман. — Медсестра рассказывала, что у него «дорожки» на обоих руках.

Викторов тяжело вздохнул.

— Это значит, брат его младший подсадил, Лешка. Он давно уже наркоманит. Как работу потерял, так и понеслось.

Юрий сразу вспомнил крик одного из нападавших: «Лешка».

— А где они живут, эти братья, вы не знаете? — спросил Юрий.

— Как же не знаю, знаю. Щорса сто, квартира двенадцать.

— А фамилия их как?

— Бултыхаевы, Леша и Коля. Отец у них умер года два назад, а мать жива. Хорошая женщина, такая, из ответственных, всегда у нас активисткой была. Она бухгалтером всю жизнь проработала. Жили довольно зажиточно, неплохо жили.

Они поехали по указанному Викторовым адресу.

Дверь им приоткрыла женщина лет пятидесяти, с усталым лицом.

— Что надо? — не очень приветливо спросила она.

— Сыновей ваших, Алексея и… — Юрий замялся.

— И Николая, — подсказал сзади Викторов. Женщина, до этого не проявлявшая положительных эмоций, вдруг просто засветилась от радости.

— Валентин Александрович, как давно я вас не видела!

— Добрый день, Мария Антоновна.

— Проходите-проходите, — Мария Антоновна, уже не расспрашивая ни о чем, откинула цепочку.

Квартира смотрелась чистенькой, но, по нынешним временам, бедненькой. Старенький телевизор, уже сильно истрепанный ковер на стене, простенькая стенка семидесятых годов с обилием однотипных книг, собраний сочинений.

— Как вы поживаете, Валентин Александрович? Как ваша жена? — спросила хозяйка дома.

— Да, как может проживать современный пенсионер? От пенсии до пенсии. Так с ней и выживаем.

— Да, а ведь как хорошо мы при вас то жили! И Колька был пристроен, работал ведь, молотобойцем, и Лешка делом занимался, токарил. А сейчас вот — три дня детей дома нет, и не знаю даже где они.

— А Лешка, я слыхал, наркоманить начал? — спросил Викторов.