Черный маг - [5]

Острый Ритулин локоток вонзился в предплечье Габи и столкнул ее с порога. Перезвонов, потеряв равновесие, качнулся вперед, схватился за воздух, но тут же дюжина услужливых рук подхватила его, подняла и понесла к столу, к свету, к шуму приветствий. Габи осталась стоять, подпирая косяк, обтекаемая потоком сопровождающих поэта лиц. Перезвонов сделал несколько шагов и остановился, обшаривая многоликое пространство гостиной мутным взглядом.

«Богиня! — сказал он скорбно. — Где она? Неужели я нашел ее, чтобы тут же потерять?».

Кто-то подтолкнул Габи в спину, в направлении ищущих рук поэта, но она не могла сдвинуться с места, пригвожденная непрощающим взглядом Дунского. Опять не удержалась, дура торопливая, опять выскочила вперед и выхватила у него заранее облюбованный кусок! И так всю жизнь!

Ритуля подскакала к ней, твердо цокая копытцами:

«В России невеста при сватовстве печку колупала», — насмешливо пропела она, отдирая руку Габи от косяка.

О, высокое искусство салонного красного словца! Сопротивляться ему было бесполезно, и Габи смирилась — во главе свадебного шествия пошла она к столу об руку с именитым гостем. Навстречу им выступил папа и обручально воздел над их головами огромную оранжевую клизму.

«Папа! У нас важный гость из Парижа», — предостерегающе прошипела Ритуля.

«Именно важный мне и нужен, — обрадовался папа. — Пусть он расскажет у себя в Париже про мой бачок. Мой бачок и в Париже нужен! И там люди два раза в день ходят по-большому и много раз по-маленькому».

Папа набрал новый половник баклажанной икры, но не успел положить ее в унитаз, потому что Ритуля завизжала и повисла на его руке. Унитаз покачнулся, разбрызгивая воду во все стороны. Папа попытался его подхватить, но поскользнулся на мокрых плитках, от чего резиновая трубка напряглась и стащила со стола весь его хитроумный агрегат, веером рассыпая по полу фаянсовые черепки. Папа пару секунд ошалело смотрел на груду обломков, а потом встал на четвереньки и, по-детски всхлипывая, одной рукой начал собирать их в картонную коробку от пылесоса. Другой рукой прижимая к груди клизму, он шептал:

«За что? За что?».

Перезвонов зачарованно наблюдал за крушением унитаза.

«А другого у вас нет? — спросил он жалобно. — Мне как раз очень надо».

Рука его машинально потянулась к ширинке.

2

Вечер был испорчен безнадежно. Ритуля заподозрила это еще на лестничной площадке, когда ей так и не удалось отбиться от настырной папиной атаки. Сердце подсказывало ей, что, впуская в дом папу с его унитазом, она впускает в дом беду. Однако масштаба этой беды она не оценила даже тогда, когда, воспользовавшись ее, Ритулиной, оплошностью, наглая вертихвостка Габи отворила дверь Перезвонову.

Истинный размер потерь она осознала только услыхав зазвеневший над ее праздничным столом голос Габи, читающий какие-то стихи. В этой точке Ритуля прямо взвилась — с какой стати выставляет себя перед всеми эта особа, которую и в дом-то пригласили только ради ее эрудированного мужа? Что Габи читает стихи Перезвонова, Ритуля тогда не знала, так что первым ее порывом было желание немедленно прекратить этот эксгибиционизм. Но к счастью, она каким-то чудом сдержалась — сказалось, видимо, хорошее мамино воспитание, — и не прервала декламацию Габи на полуслове.

Что-то остановило ее — скорей всего, выражение лиц сидящих за столом мужчин — они все враз стали похожи на застывших у изгороди баранов, ожидающих кормежки. Сперва Ритуля отнесла это за счет липового очарования этой несносной выскочки, одетой в жалкие вещички, купленные на распродаже в лавочках, ютящихся вокруг рынка Кармель. Ритуля хорошо эти вещички распознавала, сама покупала их там когда-то, — до того, как Борю оценили по заслугам в его фирме и зарплата его резко пошла вверх. Да и Ритулины заработки от уроков музыки стали составлять немалую часть их семейного дохода.

Но дело, конечно, не в вещичках, а в стиле — стиль же Габи был для Ритули невыносим, и это сделало ее абсолютно глухой к звучащим над столом строфам. И все же шестое, — а может, даже седьмое, — чувство подсказало ей, что ее гости не просто слушают Габи, но благоговейно ей внимают, не ради сомнительных чар чтицы-декламаторши, а по другой, более значительной причине.

Однако настоящая ярость охватила Ритулю, когда ей открылось, что Габи битый час читала наизусть не что иное, как стихи ее знатного гостя, ради которого был затеян весь этот напрасный ужин. Подумать страшно, какое коварство — не только помчаться первой открывать поэту дверь, но загодя выучить наизусть его стихи, чтобы себя выставить вперед, оставив других в тени. Немудренно, что Перезвонов так к ней припаялся, тогда, как все остальные остались в дураках!

Под всеми остальными Ритуля подразумевала себя, потому что она закатила этот пышный пир не даром, а с тайной, ей одной ведомой целью. Все, казалось, было в ее жизни хорошо, но что-то главное не заладилось, и последнее время ничто не радовало Ритулю, не доставляло ей удовольствия. Все ей постыло — и внимательный, солидный муж, и уютный дом, и красивые наряды, купленные в лучших магазинах мира. Неужели она навек обречена готовить обед, следить за порядком в квартире и ставить пальцы нерадивым ученикам? И это все? Неужели ей не суждено встретить что-то яркое, настоящее, возвышенное?