Черный Лотос - [119]

— Именно так, — произнесла Рэйко. — Пусть не он убивал, а другие по его повелению — все равно их смерть на его совести. Он и тебе готовил такую же участь.

Хару замотала головой, однако отрицание вышло неубедительным — Рэйко поймала ее потрясенный взгляд.

— Скажете, нет? — обратилась она к Анраку.

Тот промолчал. Рэйко поняла, что затея загнать первосвященника в угол ей удалась. Анраку предстояло либо покаяться и тем самым ослабить влияние на Хару, либо признать, что не все в Черном Лотосе ему подвластно. Как ни претило проигрывать, позволить выставить себя шарлатаном он тоже не мог. Глаз Анраку недобро сверкнул.

— Вот кто расскажет нам о событиях перед пожаром, — указал первосвященник на Дзюнкецу-ин.

— Я?! — Оказавшись в центре внимания, настоятельница побелела как полотно. — Но ведь меня… я ничего не знаю… я…

Анраку перехватил ее взгляд, и она осеклась, покорившись его воле.

— В ту ночь, — послушно начала Дзюнкецу-ин, — я шла через двор и вдруг увидала двух девочек, крадущихся от приютских дверей.

«Выходит, она была вовсе не у себя, как заявляла прежде», — отметила про себя Рэйко. Похоже, Анраку хитроумно переводил подозрение с себя на Дзюнкецу-ин, а она, Рэйко, теряла очко в борьбе за свою жизнь. Зато возник шанс узнать правду о преступлениях в хижине, а заодно — выгадать время.

— Я уже собиралась отправить негодниц в постель, — продолжала Дзюнкецу-ин, — но тут разглядела и Хару — девчонки следили за ней. Мне захотелось узнать, что она задумала, и я отправилась следом. Не подходя к хижине, девочки повернули назад. Я укрылась за деревом, и они меня не видели. Потом я пошла дальше. В хижине горел свет. Хару юркнула в дверь, а я осталась снаружи и смотрела через окно. Она была с Оямой. Он стиснул ее шею между ног. Хару кричала, а он орал на нее. Потом они сцепились. Хару ударила его статуэткой по голове и, как видно, убила.

Пока настоятельница рассказывала, как Хару выскользнула из хижины, спрятала статуэтку и вернулась, Рэйко слушала и диву давалась. Дзюнкецу-ин почти слово в слово повторила показания Хару на суде, а ведь у нее не было причин выгораживать девушку. Выходит, Хару говорила правду!

— Когда-то начальник полиции Ояма арестовал меня и приговорил к проституции в Ёсиваре, а потом вынуждал принимать его здесь. А теперь он был мертв! Вот так удача! — Глаза настоятельницы вспыхнули мстительной радостью. — К тому же у меня наконец появилось в чем уличить Хару перед его святостью. Я надеялась, он ее выгонит.

Несомненно, Дзюнкецу-ин ненавидела Ояму и благословляла судьбу, которая не только покарала его, но и подарила ей власть над соперницей. Ее не заботило, попадет Хару в руки закона или нет, — в любом случае девушка ей больше не мешала. Рэйко недоумевала, почему Дзюнкецу-ин не доложила о ней раньше.

— Но потом я поняла, что никто, кроме меня, не видел, как Хару убила Ояму, — сказала настоятельница, подтверждая догадку Рэйко. — Возьмись она отпираться, неизвестно, кому бы поверил Анраку. Не хватало, чтобы убийство сошло ей с рук!

Голос Дзюнкецу-ин дрогнул от ярости.

— Я проследила за Хару до хижины, потом разулась, а одну сандалию — тяжелую, с толстой деревянной подошвой — взяла в руку. — Она занесла ладонь, стиснув пальцы вокруг воображаемой туфли. — Хару стояла ко мне спиной. Я подкралась и ударила ее по голове. — Дзюнкецу-ин показала удар. — Хару упала лицом вниз. Я проверила: она была жива, только без сознания. В кладовой мне удалось раздобыть масла и ветоши. Я обмотала ею палку — получился факел. Затем пошла к хижине. Хару еще не пришла в себя. В комнате, рядом с телом Оямы, горела лампа. От нее я и зажгла ветошь, а потом налила масла в комнате и коридоре, а остальным окатила снаружи стены. От факела они сразу вспыхнули. Кувшин с остатками масла я припрятала в кустах, потом обулась и вернулась к себе в покои. Хару еще лежала в саду. Я слышала, что ее муж погиб в пожаре, и хотела, чтобы ее заподозрили в смерти Оямы и поджоге.

«Так вот как Хару очутилась рядом с хижиной и получила клеймо убийцы и поджигательницы», — поняла наконец Рэйко. Ощущение торжества справедливости заставило ее забыть о страхе. Хару не собиралась убивать Ояму и пожара не устраивала — стало быть, ее муж тоже погиб случайно, точь-в-точь как она показала на суде. Да, Хару немало лгала и преступала закон, но немало и пострадала. Все это время чутье говорило Рэйко правду.

Хару слушала Дзюнкецу-ин со смесью недоверия и замешательства в глазах.

— Значит, это ты меня подставила, — проговорила она.

Настоятельница усмехнулась:

— За проступки надо отвечать.

— И Тиэ с мальчиком тоже ты убила! — Новая догадка привела Хару в негодование. — Ты всегда ненавидела их. Тиэ нравилась Анраку, а Светоч Духа был его сыном.

— Здесь я ни при чем, — огрызнулась Дзюнкецу-ин. — Их даже не было в хижине, когда я туда заходила.

Окрыленная своей правотой, Рэйко снова решила поднять тему виновности Анраку.

— Дзюнкецу-ин объяснила, откуда возник пожар и почему ты потеряла сознание, — сказала она, — но не то, как погибли Тиэ и ребенок. В их смерти повинен Анраку.

Хару оглянулась, явно собираясь обрушить те же обвинения на первосвященника. Рэйко было воспрянула духом, но тут Анраку высокомерно улыбнулся ей и произнес: