Черный лебедь - [14]

Доктор Поцци подумал про себя, что образ мыслей издателя был идиотским еще до того, как тот стал фашистом.

– Я полагаю, что дал вам добрый совет, чтобы защитить здоровье вашей жены. Но вы вольны поступать как знаете, – заключил врач.

Он с удовольствием допил последнюю каплю коньяка, который, хоть и был французским, а значит, антифашистским, заполнял подвалы в доме Монтальдо, и встал, чтобы попрощаться.

– Я могу подняться наверх? – спросил его хозяин дома, отказавшись от полемики.

Этот упрямый антифашист был, в сущности, порядочным человеком и к тому же отличным медиком.

– Так можно?.. – повторил он, удивленный молчанием доктора.

– Дайте женщинам время привести все в порядок. Через полчаса можете подняться. Нужно подыскать кормилицу, – посоветовал он. – Вряд ли мать сама сможет кормить. Обильное и тщательное питание поможет ей набраться сил. Свежее мясо, возможно, с кровью, стаканчик легкого вина к обеду, побольше фруктов и свежей зелени.

– Вы уходите, доктор? – озабоченно спросил Монтальдо.

– Меня ждут другие пациенты, – пожал плечами врач. – Ваша жена вне опасности. Сегодня вечером я вернусь проведать ее. Будьте покойны, командор, и следуйте моим советам, – попрощался он, протягивая руку.

Эдисон Монтальдо хотел было выбросить вперед правую руку в виде приветствия, как это предписывалось режимом, но решил для доктора Поцци сделать исключение и ограничился рукопожатием.

Оставшись один, он налил себе еще выпить и закурил «Македонию» с золоченым мундштуком.

Библиотека была совершенно изолирована от остального дома, в ней царила полная тишина. Здесь Эдисону приходили в голову самые лучшие его идеи, здесь ему всегда хорошо думалось. И теперь он старался понять причину едва уловимого беспокойства, которое необъяснимым образом тревожило его. Оно началось несколько часов назад в Милане после неожиданного телефонного звонка сестры Полиссены в дом Анны Гризи, где он в тот момент находился, но отнюдь не по издательским делам.

Анна Гризи была молодой и привлекательной романисткой, с которой он уже некоторое время был в связи. Все выходные дни, когда семья находилась на озере, Эдисон проводил в ее квартире на втором этаже особняка на корсо Маджента, в ста метрах от своего издательства.

Анна Гризи недавно опубликовала в его издательстве свой первый роман, и критики, заранее подготовленные Монтальдо, старались изо всех сил, строча положительные рецензии.

Телефонный звонок Полиссены, которая долго извинялась, что прервала субботний отдых брата, нарушил сладкое очарование свидания. Эдисону пришлось оставить свою подругу, с которой они собирались идти завтракать в ресторан «Савини», и поспешить на виллу. Нежная, но мстительная Анна, которая намеревалась продемонстрировать новое платье, только что полученное от модельера, не хотела простить ему этого даже ради такого срочного дела.

– Не беспокойся, душа моя, – с тонким коварством сказала она ему, моргая длинными черными ресницами. – Я пообедаю с Комотти. Мы давно собирались обсудить публикацию моего романа с продолжением в его еженедельнике.

– В моем еженедельнике, которым он только руководит, – не смог удержаться от уточнения Монтальдо.

– Мой, твой, его… Какая разница? – прощебетала молодая женщина, которая добилась своей цели, вызвав его ревность, и теперь торжествовала.

Комотти был молод, имел представительную внешность и считался гран-синьором в литературных кругах. Эдисон тоже был молод, но не слишком красив и не мог тягаться с аристократическим происхождением и манерами своего сотрудника, которые и нравились, и в то же время задевали его.

– Тебе все равно: не с одним, так с другим, – съязвил он.

– Можешь считать, что сделал мне комплимент, – невозмутимо ответила Анна. – Не будь я такой, я не стала бы твоей любовницей.

Эдисон разразился искренним смехом.

– Это правда, – согласился он. – Гений домашнего очага у меня уже есть. Страж моей чести и чести семьи. – Монтальдо вдруг замолк и сделался серьезным, словно прервав богохульство, невольно вырвавшееся из уст.

Он уехал в Белладжо, проклиная жену, которой не хватило терпения подождать до понедельника, чтобы не портить ему выходные, а заодно и ребенка, рвавшегося на божий свет на два месяца раньше срока.

Эдисон вспомнил слова своей матери, Стеллы Монтальдо, которая любила повторять народную мудрость: «Семимесячные счастливы и приносят счастье, – говорила она. – Они довольствуются необходимым и не ожидают лишнего. Они сильны и не хотят ждать своей очереди».

Эдисон улыбнулся, но воспоминание о матери не успокоило его душу, поскольку был потерян прекрасный день с Анной, которая наверняка сидела сейчас за столиком ресторана вместе с Комотти. Потом его мысль издателя остановилась на рождении недоношенного ребенка, плода единственного их с женой сношения, случившегося прошлой осенью, когда Эстер неожиданно пришла к нему в постель. Уже несколько лет они спали в отдельных комнатах и не имели близких отношений.

Нелепо, что доктор Поцци обвинил его в том, что он не может совладать со своей чувственностью по отношению к жене. Эстер уже давно не волновала его. А этот смешной совет доктора пользоваться презервативами вообще не выдерживал никакой критики.