Черный хлеб - [99]
Шеркей поднял его, соскоблил ногтем радужную окалину. Откуда он, что им было прибито? Перед прошлой пасхой Шеркей точно таким же укрепил расшатавшийся оконный наличник. Может, тот самый и есть? Шеркей начал внимательно рассматривать находку, словно она могла сыграть какую-то особо важную роль в его дальнейшей жизни. Вертел-вертел, надавил посильнее пальцами, и гвоздик с легким треском переломился. Шеркей презрительно ухмыльнулся: «Побыл в огне — и конец. А я вот нет». Он размахнулся и запустил обломками гвоздя в собак, которые копались в груде обугленного хлама.
— Пошли вон! Я вас!
Пришел сосед Пикмурза, потом — Шерип. Взялись вместе с Шеркеем за лопаты, начали убирать мусор. Вскоре к ним присоединился Элендей, пришедший вместе с Тимруком и Ильясом. До обеда они уже оградили пепелище досками. Потом Элендей начал рыться в том месте, где был подпол.
— Картошку хочешь выкопать? — спросил Шеркей. — Осторожней только, а то искрошишь всю.
Элендей оперся на лопату, улыбнулся:
— Нет, не картошку. Хочу еще раз счастье попытать. Если хочешь знать, нет здесь такого места, где не побывала бы моя лопата.
Шеркей не понял, о чем говорит брат.
— Ты слышишь? — повторил Элендей. — Все здесь перерыл я.
— А зачем, зачем?
— Иль не догадываешься? В дурь попер. Клад отцовский искал. Ох и попыхтел!
— Нашел? — съехидничал Шеркей.
— Ха! Попробуй-ка сам. Мозоли нашел да ломоту в крестце. Подальше бы порыл — мог бы и грыжу отыскать. Глупая башка пустое дело найдет.
Шеркею вспомнилось, сколько он переволновался, когда вверх дном перевернули погреб, голову чуть не сломал, стараясь разгадать, чьих рук это дело. Грешил на Тимрука, а оказывается, это брат клад искал. «Копай, копай, — проговорил про себя Шеркей. — Яма мне для землянки пригодится». Хотя землянка ему ни к чему. Можно соорудить маленький домик из старой бани. Семья теперь маленькая, уместится и в такой шкатулочке. Тимрука завтра же надо послать за мхом. Они же с Элендеем разберут баньку, а через денька два-три, глядишь, и новоселье можно справлять.
Наступил второй вечер после пожара. Тимрук с Ильясом ушли ночевать к Элендею. Шеркей задержался, никак не мог оторваться от работы. Баню в этот день разобрать не удалось, помешали другие, более спешные дела. И Шеркей решил осмотреть ее пока хорошенько, прикинуть в уме, что пойдет в дело, а что на дрова. Взял топор, обстукал все бревна, выискивая гнильцу. Бревна вполне пригодные, в саже только. Но это не большая беда, обтешутся, обстрогаются — и от новых не отличишь. Вот с половыми досками дело похуже. Много прелых. Придется перебирать.
Шеркей начал разбирать пол и выносить доски во двор. У самого порога вместо доски лежала старая дверь. Шеркей хотел поднять ее, но она не поддалась. Взял рычаг, подковырнул; с надсадным скрипом вылезли заржавленные гвозди, запахло прелью, плесенью. Под дверью лежала ослизлая полусгнившая синяя тряпка. По ней ползли мокрицы. Брезгливо поморщившись, Шеркей выкинул тряпку рычагом. Показалась слежавшаяся, почерневшая от влаги и от времени солома. Он ткнул в нее: рычаг натолкнулся на что-то твердое. Разрыл солому: под ней камни. Почему они здесь? Наверно, привезли много для бани, вот и умостил старик пол. Что ж, и камешки годятся. Лишний раз лошадь не гонять и себя не мучить. Начал вынимать их.
Вдруг руки нащупали валун какой-то странной формы, будто кто обтесал его со всех сторон. Шеркей торопливо разбросал соседние камни: «О боже! Сундучок!» Рванул его, но руки соскользнули. Кое-как, сдирая кожу, подсунул ладони под дно сундука. Напрягся, дернулся всем телом и вытащил. Вскинул над головой и, крикнув: «Ах, отец мой!» — упал. Скрюченные пальцы словно впились в железо, которым был обит сундучок.
Шеркей не чувствовал своего тела, оно стало невесомым. Казалось, остановилось сердце.
Через некоторое время он медленно поднял голову, по искаженному лицу впервые в жизни текли слезы. Поглядел на находку, пошевелил пальцами, ощупал ее: нет, не сон. Подтянул сундучок, навалился на него грудью. Гулко застучало сердце.
Мелькнула первая мысль:
«Куда спрятать, чтобы Элендей не пронюхал?»
За ней вторая:
«А куда уехал Палюк? Узнать бы».
Через десятки километров пурги и холода молодой влюблённый несёт девушке свои подарки. Подарки к дню рождения. «Лёд в шампанском» для Севера — шикарный подарок. Второй подарок — объяснение в любви. Но молодой человек успевает совсем на другой праздник.
Сюжет книги составляет история любви двух молодых людей, но при этом ставятся серьезные нравственные проблемы. В частности, автор показывает, как в нашей жизни духовное начало в человеке главенствует над его эгоистическими, узко материальными интересами.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Его арестовали, судили и за участие в военной организации большевиков приговорили к восьми годам каторжных работ в Сибири. На юге России у него осталась любимая и любящая жена. В Нерчинске другая женщина заняла ее место… Рассказ впервые был опубликован в № 3 журнала «Сибирские огни» за 1922 г.
Имя Льва Георгиевича Капланова неотделимо от дела охраны природы и изучения животного мира. Этот скромный человек и замечательный ученый, почти всю свою сознательную жизнь проведший в тайге, оставил заметный след в истории зоологии прежде всего как исследователь Дальнего Востока. О том особом интересе к тигру, который владел Л. Г. Каплановым, хорошо рассказано в настоящей повести.
В романе «Мужчина в расцвете лет» известный инженер-изобретатель предпринимает «фаустовскую попытку» прожить вторую жизнь — начать все сначала: любовь, семью… Поток событий обрушивается на молодого человека, пытающегося в романе «Мемуары молодого человека» осмыслить мир и самого себя. Романы народного писателя Латвии Зигмунда Скуиня отличаются изяществом письма, увлекательным сюжетом, им свойственно серьезное осмысление народной жизни, острых социальных проблем.