Черный Дракон - [25]

Дома жались друг к другу будто сельди в бочонке, а почти половину улиц, облизывая мелкими волнами уже покрытые налетом соли стены, и составляли те самые зловонные каналы. Жители побогаче не тратили время на путешествия от моста к мосту, по городу передвигаясь на длинных узких лодках.

Блез оставляет их втроем уже на площади, чтобы, по его собственным словам, прощупать почву в городе. Разумно было предполагать, что не одни они сумели узнать содержание надписи из сокровищницы и теперь держали путь в главный пиратский порт империи.

Голосистые торговки наполняют галдящую людную площадь своими криками, силясь перекрыть истеричные вопли чьего-то ребенка, и Ада неосознанно прижимается к плечу идущего рядом Ричарда. Кажется, что свободного места здесь нет нигде, прилавки, бочки с ящиками и люди занимают каждый дюйм земли. Все вокруг них толкутся, распихивают друг друга, кричат и бранятся. Отвернись на мгновение — и больше не увидишь своих спутников.

Все трое они уже давно мысленно распрощались с нахальным теллонцем, оставившим их здесь.

Мимо них усталая одутловатая женщина в съехавшем на бок чепце тянет упирающегося и противно канючащего мальчонку:

— Ну дай поглядеть! Дай!

— Уймись, — она зло встряхивает его за руку. — Мал еще!

Ада удивленно обводит взглядом площадь, стараясь отыскать кукольника или иное развлечение, столь занявшее парнишку, и вздрагивает, разглядев на противоположной стороне площади общий интерес, собравший здесь всех людей. Тут же все происходящее обретает ясность, гомон вокруг обращается гудением потревоженного пчелиного улья, а сама толпа в мгновение становится еще более пугающей.

Заметивший то же самое, Коннор тихо озвучивает мысль, произнести которую девушка побоялась даже в собственных мыслях:

— Гляди-ка, угораздило же к казни поспеть.

На далекий эшафот одного за другим заводят людей с затянутыми в холщовые мешки головами. Один из них, подталкиваемый палачом в спину, едва не падает вниз, но все же остается на шатающихся ногах. Торговки позади смолкают, разом позабыв о своем товаре, и вместе со всеми теперь следят за происходящим, вытаращив глаза.

Пока палач стягивает с осужденных мешки и набрасывает на шеи двоих из них петли, наверх взбирается глашатай. Откашлявшись, он разворачивает принесенный под мышкой пергамент и звучно провозглашает:

— Добрые жители славной империи Делориан! Сегодня мы собрались здесь, дабы властью, дарованной нам нашим милостливым императором, Дедриком Третьим из рода Моргенштернов, привести в исполнение приговор, вынесенный двадцати двум бесчестным преступникам, нарушившим священные законы империи.

По толпе проносится взволнованный рокот, а до ушей боящейся отвести глаза от происходящего Ады доносится обрывок чьего-то разговора:

— Так это те самые? Ну, что господину своему и женушке его бошки размозжили на прошлой неделе?

— Они, они.

— Да сами они виноваты были. Кто ж гладиаторов с собой под одной крышей держит? Похлеще зверей диких будут.

— Слыхал, все это один сделал. Да еще и голыми руками. А вы гляньте, они, видать, и посудомоек повязали!

— Да уж и дурак поймет, что не все они убивцы. Или думаете у господ их было по семь голов, как у Гидры?

Все говорившие заливаются мерзким хохотом, а девушка судорожно сглатывает, наблюдая, как петлю накидывают на тонкую шею девчонки младше нее. Скользя взглядом по пергаменту, глашатай одно за другим выкрикивает имена. Ей удается насчитать двадцать одно.

— За подлый мятеж против своих господ эти люди приговорены к повешению за шею.

Толпа устремляет свой взор на еще одного приговоренного. Уже стоящего на эшафоте, но чуть поодаль от будущих висельников, под охраной сразу трех солдат, над каждым из которых он возвышается на добрую голову.

— За безжалостное убийство своих господ, добрых жителей Траноса и верных подданных Делорианской империи, Хендрина Атле и его супруги Марцеллы, к колесованию приговаривается Филиберт Орен, по прозвищу Голем.

Один из солдат срывает мешок с головы приговоренного и над толпой проносится испуганный возглас.

Приговоренным к смерти на эшафоте не позволялось иметь при себе любого металла, если только то не были кандалы, но в этот раз решено было сделать исключение. На лице семифутового здоровяка ремнями плотно закреплена стальная маска, скрывающая отсутствующую почти до самого глаза левую сторону лица.

Кто-то спешно уходит с площади, расталкивая зевак плечами.

Бывшего гладиатора за руки и за ноги привязывают к огромному колесу, тут же выставленному на самом видном месте. Он уже не сопротивляется, отрешенно глядя куда-то вдаль, поверх гудящей толпы.

В руках палача оказывается толстый стальной прут, длинной никак не меньше трех футов. Примерившись к обездвиженной правой ноге, он отводит руку с прутом назад, для большей силы удара.

Сухой треск ломающихся костей звучит в практически полной тишине. Кто-то из приговоренных, кому пока не хватило свободной петли, мешком падает на ступени эшафота без чувств.