Черный человек. Книга первая - [103]

— Привет. — Мальгин сел на замшелый валун, посмотрел на солнце, расстегнул рубашку. — А где этот красавец… Марсель?

— Клим! — удивленно и обрадованно, словно только что узнала его, нараспев сказала Купава. — Как ты нас нашел? Ты один?

— Один, — буркнул хирург. — Нашел по следу. Где Марсель?

— Занимается подводной охотой, он взял с собой лайтинг, лодку, ружье, обещал вернуться к обеду.

— И кто же из вас был инициатором этой идиллии?

— Марсель. Он сказал, что ты… — Купава запнулась.

Мальгин остался спокойным, только внутри живота болезненно напрягся какой-то мускул.

— Договаривай, не бойся, не укушу.

— Он сказал… мне надо держаться от тебя подальше, потому что… его предупреждал Дан… Ты правду мне сказал?

— Когда и что именно?

— Ну… что ты не… бросил Дана специально…

Мальгин покачал головой: помнишь?..

Я лишнего и в мыслях не позволю, когда живу от первого лица.

Но часто вырывается на волю второе «я» в обличье подлеца.[54]

— Не узнаю тебя. Ты же всегда имела вкус и обладала чувством меры, по-моему, врожденным, и вдруг такой нонсенс. Неужели ты не видишь, что Марсель… — Клим хотел сказать «подонок», но удержался, — лжет! Неужели ты так слепа?

Купава нахмурилась.

— Я так и думала, что ты это скажешь. Марс правильно предупреждал. Ты же его совершенно не знаешь.

— Да знаю! — махнул рукой Мальгин. — Это ты не знаешь и не хочешь знать, отгородившись от мира стеной стереотипа. А он обыкновенный шантажист, который давно метит занять мое… то есть место Дана, а не видеть этого, благосклонно принимать его ухаживания — значит совсем…

— Я поняла. — Ее тон стал еще более холодным. — Если ты прилетел, чтобы сказать мне гадость…

— Да! — твердо сказал Мальгин. — Именно поэтому я и прилетел. Больше всего меня поражает мысль, что ты веришь ему и не веришь мне, хотя я никогда не давал тебе повода обвинить меня во лжи или подлости. Но это твое дело, веришь — верь, ты действительно изменилась, и далеко не в лучшую сторону, не обольщайся. Видимо, влияние этого «супермена» в конце концов сказывается даже на такой самостоятельной личности, как твой супруг, если он тоже его не разглядел. Но известно, что поддается чужому влиянию тот, кто хочет поддаться, а тебе — это понятно — очень хотелось бы убедиться в том, что я, «железный» Мальгин, «человек-да», не такой уж идеал, хотелось бы как-то подстраховать свое решение уйти от меня, вот и появляется Гзаронваль-Руцкий, удобное оправдание своей прогрессирующей… — Мальгин остановился, так как женщина закрыла лицо ладонями; говорил он без горечи, спокойно и даже удивился этому (неужели перегорел?). — Извини, если я излишне резок, но такого тебе больше никто не скажет, тем более твой Марсель. Я не в обиде, что заслужил, то заслужил, но друзей все-таки надо выбирать, Пава. Ты как-то сказала, что я сильный и все вынесу. Да, я сильный, хотя слабостей у меня — хоть отбавляй. Вот тебя же я не смог удержать? А пришел затем, чтобы просить: появится Дан — позвони мне, обязательно. Это больше нужно ему, чем мне. Позвони. Обещаешь?

— Я здесь, — раздался сзади знакомый, с хрипотцой голос. — Хотелось бы знать, зачем я тебе опять понадобился?

Купава отняла ладони от лица, глаза ее расширились.

Мальгин рывком обернулся.

Возле его пинасса стоял белый куттер с номером «сто», из которого выпрыгнул Шаламов и раскачивающейся походкой направился к сидящим. В наступившей тишине вдруг заплакал в колыбели проснувшийся ребенок, заставив всех вздрогнуть.

Шаламов, загорелый до черноты, буквально обуглившийся под лучами неведомых солнц, одетый в синий кокос, подошел к автоматически качавшейся колыбели, наклонился, вглядываясь в захлебывающееся плачем существо.

— Спасибо за торжественную встречу, карапуз. М-да… А Марсель прав, ребенок — вылитый ты, Клим.

У Мальгина родилось знакомое ощущение, будто внутри Шаламова шевельнулся дремлющий тигроящер, поднял голову и обнажил клыки в предупреждающем беззвучном рычании. От напряжения заныли мышцы ног. В голове бесшумно раскрылся тугой веер необычных ощущений, лег на затылок, придав чувствам хирурга приятную тяжесть — сработал «защитник».

— Дан! — сдавленным голосом произнесла Купава, протягивая руки навстречу Шаламову. — Ты жив!..

— Жив, жив. — По лицу спасателя тенью пронеслось отражение грызущей голову боли, и оно снова стало гладким и равнодушным, без обычной, присущей ему мимики, отражавшей движения души и готовность к иронии и шутке. Шаламов шагнул к жене, взял ее за руки, наклонился: в ставших огромными и черными глазах женщины стояли слезы. — Я за тобой, Пава.

Брови Купавы в недоумении поднялись.

— Ты… что ты сказал? Как за мной?

— Ты мне нужна там, в космосе. На Земле мне нечего делать, а там — непочатый край неизведанных гармоний и красот, не пожалеешь. Собирайся, у нас нет времени.

— Но как же… — Купава, не ожидавшая такого предложения, беспомощно посмотрела на сидевшего неподвижно Мальгина, оглянулась на колыбель. — С ней?

Шаламов разогнулся, искоса посмотрел на Клима.

— Отвернись, мастер, ни солнце, ни смерть нельзя разглядывать в упор, как говорил древний мудрец.[55] Раньше ты был деликатней.

Мальгин встал, все время чувствуя ворочавшегося внутри спасателя чем-то недовольного или страдающего «зверя», пошел к обрыву, оставив за спиной чету Шаламовых, но все еще продолжал слышать их разговор.