Черный бульвар - [10]

— Уже все сделано, материалы в вашей оперативной папке, в столе.

Тут ему пришлось втянуть голову в плечи от негодующего вопля Снега: «Так что же ты, трах-тарарах, не сообщил об этом, когда меня вызывали на ковер?!» Залесский пробормотал: «Еще не все было готово…» И когда понял, что второй волны гнева не будет, примирительным тоном спросил: «Так что, прямо к медикам?…»

Пятница, 2 августа, 19.15.

Подходил к концу четвертый день сашиных пыток. Боль, почти на сутки притихшая после бокала крови, стальными когтями терзала внутренности, голод и жажда мучали все сильнее, становясь совершенно нестерпимыми, но ни глотка, ни кусочка не удавалось проглотить: неудержимая рвота была ответом на все эти попытки. Мозг, вначале пытавшийся как-то осознать весь ужас, всю невозможность, всю чудовищность положения, теперь совершенно затуманился, и сквозь эту пелену голода, боли и тошнота все ярче и ярче пробивался кровавый свет одного-единственного желания — избавиться от этих мучений любыми путями, кроме двух: Саша не желал ни умирать, ни становиться убийцей. Наконец, когда трезвый рассудок окончательно покинул его, Саша, едва-едва удерживаясь на грани сознания, побрел в каком-то адском, мутно-алом свете на Черный Бульвар, к Яну. «Будь, что будет, — нашептывал ему в затылок Кто-то. — Будь, что будет…»

Пятница, 2 августа, 19.25.

… Снег повесил трубку и, глубоко вздохнув, как человек, укладывающийся в постель, откинулся в кресле. Судя по выражению его губ, по которым Залесский уже начинал читать не хуже сурдопедагога, результат беседы с начальством его удовлетворил.

— Ну, как Папаша? Сменил гнев на милость?

— Гм… Пока говорить рано, но кое в чем, похоже, я его убедил. Насчет медзаключения он тоже сомневается, хотя и версия с собакой, пожалуй, его особенно не вдохновляет. Тем более, что ее труп уже сожгли и подвергнуть его нашей экспертизе невозможно. Все, что у нас есть — показания патруля, случайных свидетелей, экипажа спецмашины — ничто напрямую не связано с убийством. А заключение кинологов — так, сочинение на вольную тему. «При определенных обстоятельствах… если допустить, что…» Слишком много сослагательного наклонения. Нет четкого и недвусмысленного мнения, что бешеная собака может разорвать человека на части, как в нашем случае».

— А кролики, кошка?…

— Следствие ведется по делу об убийстве людей, а не кошек и кроликов. К тому же, как я понял, у участкового либо очень богатое воображение, либо плохо с точностью словоупотребления. Мне кажется, что животные были просто сильно погрызены, но не разорваны на части, как наши потерпевшие. Вряд ли эта художественная проза, включая и эссе кинологов убедят прокуратуру. На этом основании дело нам не закроют. Я на своем веку достаточно написал отказных материалов, можешь мне поверить.

— Так что у нас остается? Версия судмедэкспертов?

— Ты слишком пышно титулуешь этого сопляка, который замещает Главного. Ты же его видел: на стене Фреди Крюгер, в руках — Хичкок, в глазах — нездоровый блеск, в голове маньяки. Ну, и заключение в том же духе: новый Джек Потрошитель. Хорошенькая перспектива для отдела, для нас с тобой, да и для города тоже. Маньяк может залечь на дно на любой непредсказуемый срок, а может выйти на охоту через час.

— Ну, а что Папаша?

— Господин полковник что-то пробуровил насчет эксперта-психолога, если версия о маньяке подтвердится. Честно говоря, мне это не очень понравилось, потому что психолог может нам столько ложных наводок надавать — до пенсии будешь отрабатывать. Единственное, что меня порадовало — это конец нашей беседы. Папаша сказал, что постарается убедить прокурора в собачьей версии. И тот, кстати, может, стиснув зубы, с ней согласиться: накануне выборов надо позаботиться о правовом имидже города. Во всяком случае, пока у нас головных болей будет поменьше. И я, наверное, выпишу себе командировку в одно курортное местечко, где у нас есть пара пустяковых делишек. Отпуска мне, конечно, никто не даст, а перевести дух необходимо… Тебя что-то смущает?

— Да как сказать… В общем, ничего, если не считать, что мы как были, так и остались на месте. А дело это мне не нравится.

— Что, какая-то зацепка?

— В общем-то не зацепка, а так, заусенец… Но очень странный… Видишь ли, один из патрульных, мой старый знакомый, охотник и собаковод, уверен, что видел не собаку, а белого волка…

Пятница, 2 августа, 20.50.

…Саша полулежал на диване, покачиваясь в теплых волнах ленивой сытой дремы. Не только говорить, но и думать о чем-то не было ни сил, ни желания. Голод, боль, тошнота исчезли бесследно после того, как Ян чуть ли не силой влил в него два стакана крови, и то лишь убедив Сашу, что кровь — донорская и что у Яна, как врача, есть возможность доставать ее, правда, в небольших количествах. Расслабление и сонливость внезапно исчезли от резкого неприятного запаха аммиака. Саша открыл глаза и увидел наклонившегося над ним Яна с пузырьком в руке. Ян убрал нашатырный спирт и уселся в кресло напротив: «Ну что, продолжим прерванный разговор?»

— Какой? — простонал Саша, безумно сожалея об утерянной нирване и глядя на Яна почти с ненавистью.