Черный бульвар - [12]

Итак, я выбрался из тоннеля и побрел по трассе. Было раннее утро. Самыми неприятными, вернее, единственными неприятными ощущениями были головная боль (не сразу я понял, что она порождена хорошо знакомым тебе голодом) и неудобства, причиняемые заскорузлой от крови одеждой. Я не имел ни малейшего представления о том, где нахожусь, однако вскоре мне встретился дорожный указатель, и я понял, что ухожу прочь от города, в горы, по одному из второстепенных шоссе, ведущих к санаторным поселкам. Я повернул на 180° и побрел обратно, не испытывая по-прежнему ничего, кроме головной боли и желания раздеться. Это мне удалось позже, когда потерявший обычную шоферскую болтливость водитель грузовика доставил меня в травмпункт лесхоза (некоторое время я называл это место «леспунктом травмхоза», очевидно, из-за нестойкого функционального нарушения речи). На мое счастье, нормального врача там не оказалось, а усатое существо в белом халате с газырями и фуражке-«аэродроме» в последний раз появлялось под сводами моей Альма Матер, когда приносило туда последний взнос за свой липовый диплом. Он внимательно осмотрел меня, наверное, надеясь отыскать прилипшую где-нибудь в укромном месте купюру, но, поскольку таковой не обнаружилось, местный Вишневский помазал, где достал, йодом, спросил, не надо ли мне «какой-нибудь справка» и, когда я сказал, что нет, потерял ко мне всякий интерес. Я не осуждаю его, ведь ему, очевидно, были знакомы лишь два диагноза: «живой» и «мертвый». А здесь был настолько сложный случай… Впрочем, это я понял тоже чуть позже. К моему великому счастью, грабители оставили без внимания уникальную коллекцию моих домашних ключей, и вскоре, расплатившись с тем же примолкнувшим шофером, доставившим меня домой, я, наконец, принял душ и смог как следует осмотреть себя. Никаких особенных следов, не считая вдохновенной йодной росписи, на моем теле не нашлось.

Вчистую затянувшийся шрам под левым соском не напугал бы сейчас даже и специалиста (где это, мол, батенька, вас так опасно царапнуло?). Температура была комнатной, ни пульса, ни сердцебиения, ни дыхания. Словом, из зеркала на меня глядел стопроцентный труп по всем законам медицины, биологии и юриспруденции. Не считая того, что он был жив… Ну, а дальше сказались то ли мои профессиональные качества, как врача-исследователя, то ли новые свойства моего мозга: я начал изучать себя как феномен. Ты не специалист, поэтому я не буду описывать тебе картину лабораторных и инструментальных исследований, хотя она была, конечно, потрясающей. Девочки из лаборатории нашего заведения, куда я приносил образцы крови, кожи, волос, ногтей, эпителия и так далее, интересовались, не спутался ли я с уфологами, захватившими в плен инопланетянина. Я отшучивался, что познакомился с приехавшим из Африки бизнесменом-зомби, и приглашал посидеть с ним вечерок в ресторане. Правда, заведующая лабораторией, этакая Жанна д’Арк от медицины, в категорической форме заявила, что патологоанатомическая гистология — не наш профиль и, если мне охота работать с материалами подобного рода, на это нужно официальное разрешение моего начальства. Разумеется, никакое начальство не входило в мои планы, и я заявил, что, если валюта их не интересует, я могу найти другую лабораторию (мой отдел действительно оплачивает исследования в валюте). Впрочем, ни эта, ни другая лаборатория мне уже была не нужна. Я получил огромный и совершенно ни с чем не сопоставимый материал, на осмысление которого не хватило бы и целой жизни…

— …В общем, если, как я сказал, из зеркала на меня смотрел вполне нормально функционирующий живой труп, то с предметного стекла микроскопа таращился биоробот. Шли дни, я по-прежнему ходил на работу, возвращался домой и продолжал наблюдения за собой. Возможно, эта отстранение — объективная позиция холодного разглядывания самого себя спасла меня тогда от сумасшествия. Я обнаруживал все новые и новые физиологические качества: исчез многолетний кашель курильщика, появилась странная бессонница, которая, однако, совсем не мучала — достаточно было свалиться перед восходом солнца на пару-тройку часов. Причем сон (если это был сон) проходил без сновидений и напоминал скорее простое включение-выключение. Ни предварительной сонливости, ни последующей заторможенности. Исчезли гастрит и старинный, еще с юности, ревматизм. Несмотря на то, что я никогда не жаловался на внешность, все окружающие, да и я сам, отмечали, что я резко похорошел внешне, если не считать какой-то особенной бледности и стремления избегать не только загара, но и вообще прямой инсоляции. Перепады температуры и атмосферной влажности, давления и прочие метеофакты я перестал замечать вообще, хотя раньше отличался высокой метеотропностью: надвигающийся дождь или шторм могли порой уложить меня с головной болью. Ради эксперимента несколько раз купался в зимнем море. Это не произвело на мой организм никакого впечатления. Кипяток, кислоты и щелочи тоже перестали быть опасными, как и режущий инструмент. Регенерация была ошеломляющей. Однажды, в исследовательском порыве, я отсек себе палец большим секционным ножом. Едва я успел приставить его к месту, он сам как-то половчее пристроился, совмещая отрезанные кости, сухожилия, сосуды и ткани, и мгновенно прирос. Кровь, хлынувшая было из раны, тут же успокоилась, кожные покровы очень быстро восстановили свою целостность. Боль некоторое время ощущалась при движениях, очевидно, нервные пути регенерировали чуть дольше остальных. Единственное, что беспокоило, — голод. Он крепчал день ото дня, и сколько и чего бы я ни ел — не насыщался. Метаболизм при этом отсутствовал с первого дня моего «убийства» — я не смог представить на анализ ни кусочка кала, ни капли мочи. Насколько я мог понять, все это без остатка переходило в энергию, однако голод не утихал, а, наоборот, с каждым приливом сил становился все нестерпимее. Цикл лабораторно-экспериментальных исследований я закончил энцефаллограммой и электрокардиограммой, которые по известным причинам снимал самостоятельно. Электрокардиограмма была настолько безупречной, что меня хоть сейчас могли принять в морг без дополнительных рекомендаций. Ее я тут же уничтожил. Энцефаллограмма свидетельствовала о каких-то не вполне понятных процессах возбуждения в коре, но в целом по ней можно было бы дать военкоматовское заключение о пригодности к службе в ВДВ и подводным работам. То есть, я не был ни истероидом, ни дебилом, ни шизофреником. Теперь мне предстояло искать ответа на самый главный вопрос в литературе, совершенно далекой от науки. Я взял отпуск и целиком окунулся в мистику. Направление поисков мне подсказал случай: однажды, собираясь на какой-то институтский банкет в свою контору и повязывая у зеркала галстук, я обнаружил у себя длинные белые клыки. Кстати, верхнего правого, обычного коренного клыка у меня не было с детства: его удалили в школе. Обманывать себя дальше не было смысла, и я понял, что я — вампир, носферату, немертвый. Однако, это предварительное заключение, несмотря на всю его дикость для такого материалиста, как я, требовало более глубокого изучения вопроса. Не гляди на меня так, это сейчас я говорю о своих открытиях так отстраненно. Шок я испытал, может быть, посильнее, чем ты, поскольку я все-таки специалист по жизни и смерти и всем основным процессам, происходящим в человеке в этом промежутке. Мне снова пришлось убедиться, что я не галлюцинирую: я сделал ортодонтический слепок своего прикуса и показал знакомому протезисту, спросив, что он об этом думает. Тот ответил, что если киношники для своих ужастиков научились так здорово делать грим-протезы актерам, то ему скоро придется уходить на пенсию. Сомнений не осталось — вампир!!! Я должен был узнать как можно больше о своем новой состоянии. Я понимал, что был действительно убит во время ограбления, но вместо смерти перешел по каким-то необъяснимым пока причинам в качественно новое состояние и стал другим существом, обладающим наряду с какими-то прежними, человеческими качествами чем-то новым, необычным и невероятным. Чем же именно? Ответ на этот вопрос я и кинулся искать в книгах о вампирах, художественных и мифологических, мистических и псевдонаучных, которые доставал, где только мог. Я читал о вампирах, упырях, вурдалаках, ламиях, эмпузах, их особенностях и отличиях, повадках, образе жизни, изучал себя и сравнивал с прочитанным. Что-то совпадало, что-то соответствовало лишь отчасти, целая группа признаков у меня отсутствовала вообще, то ли в силу специфики моего случая, то ли потому, что являлась чистой легендой, например, по классическим канонам, я не отбрасывал тени, как при естественном, так и при искусственном освещении. И в зеркале, кроме как для себя самого, ни для кого не отражался (я назвал это явление «зеркальной невидимостью», в отличие от других форм невидимости, например, гипнотической, которыми тоже владел). Я действительно мог усыплять взглядом и прикосновением, но получалось это не всегда и не со всеми, в частности, были трудности с полицейскими, продавщицами гастрономов и мясниками. В книгах было написано, что мастерство приводит с опытом. Ха! «С опытом»! Неожиданно обнаружилось мое умение превращаться в черного кота, летучую мышь, растворяться в тумане. Это было забавно, но требовало значительных затрат энергии. Например, после трансформации в летучую мышь и получасового полета мог бесследно исчезнуть весь хмель от выпитого в течение целого вечера.