– Кто это? – Тротти нахмурился и двинулся вперед.
Жертве, должно быть, привязали за спиной руки к ногам.
– Классическое мафиозное убийство, – спокойно заметил Габбиани. – Мышцы ног не выдерживают напряжения, и человек задыхается. – Он фыркнул. – А потом они его еще и сожгли. Скорее всего, и язык отрезали. Организованная преступность осведомителей не любит. Он должен рассыпаться перед вами в благодарностях, Пьеро.
Бельтони
Тротти вышел из-под зонтика, под которым они стояли с Габбиани. Нырнув под полицейское ограждение, он направился к темному бугорку.
Как ни странно, большую часть лица пламя не тронуло. Все тело обуглилось и почернело, как головешка, а лицо, одной щекой прижатое к земле, осталось невредимым. Длинные волосы были опалены, пустой открытый рот приникнул к пыльной почве, по которой уже поползли ручейки дождевой воды.
В свете фар полицейского автомобиля Тротти опустился перед телом на колени. Дождь припустил вовсю, заливая Тротти лицо и проникая под одежду.
Перед Пьеро Тротти лежало нечто, что некогда было телом Бельтони – наркомана, торговца наркотиками и полицейского осведомителя. Тридцать пять лет назад его прижимала к груди мать, а теперь он мертв.
Голод, жажда, желания, жадность, гордыня – все это для него теперь позади. Истинная умиротворенность. Изувеченный, задушенный и сожженный – как зола в пыли на берегу По.
– Хватит смертей, хватит смертей, – повторял себе Тротти.
Откуда-то со стороны города донеслось далекое завывание полицейской сирены.
Тротти поднялся.
Вокруг него собрались Боатти, Меренда, Майокки, Пизанелли, Токкафонди и Габбиани. Они молча стояли под дождем и смотрели на Тротти.
– Ради Бога, Габбиани, дайте мне вашу «Нацьонали». – Тротти отер рукой мокрое лицо. – Быстрее.
